tamara_borisova (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
tamara_borisova) wrote2010-04-28 05:42 pm
tamara_borisova) wrote2010-04-28 05:42 pm
Звучала музыка в саду
Вот наконец и до Борисовых я добралась, а то всё Жмаевы да Жмаевы...
Но это ещё не главный лоскуток, который «Бабушка слева, дедушка справа», а подступы к нему — музыкальные. Такая как бы подготовка к главной мелодии...
Все Борисовы, помимо математической одарённости (нам с Лилей никак не передавшейся — если не считать общелогических подходов к «исчислению мира» и компьютерных умений), отличались какой-то врождённой музыкальностью.
Дедушка Андрей и бабушка Настя обладали хорошими голосами и часто пели вместе с детьми (их было сначала шесть — выживших, не умерших во младенчестве, потом старшая Шура трагически погибла в молодом возрасте, и осталось пять: мой папа Володя, старший после Шуры, затем дядя Алёша, далее по убыванию сёстры: тётя Нина, тётя Валя и тётя Маша).
Тётя Нина говорит: были у них в Макеевке соседи по фамилии Поломкины — так, бывало, заслушивались каждый вечер, слыша через стенку согласный хор, и всё просили и просили петь...
Девчонки, кроме тёти Нины, не научились играть на музыкальных инструментах, а папа, дядя Алёша и тётя Нина так страстно хотели музицировать, что самостоятельно, по слуху подбирали мелодии на аккордеоне и баяне (папа и тётя Нина), мандолине, гитаре и балалайке (папа и дядя Алёша).
Папа:
Дядя Алёша:
Тётя Нина (справа) с подружкой:
Ни у кого из них не было музыкального образования, даже музыкальной школы, только тётя Нина, когда поступила в Мелитопольское культпросветучилище, вынуждена была учить ноты, но потом, окончив пединститут и став учительницей математики, нотную грамоту забросила — за ненадобностью.
Они даже поступали в культпросвет вместе с тётей Валей, и обеих приняли, но тётя Валя почему-то не захотела учиться.
Отбор производили опять же по слуху: проигрывали какие-то мелодии и просили передать ритм.
Тётя Нина была там лучшей ученицей.
Вот летом — жива буду, как говорила бабушка Маруся («жива буду — на следующий год посажу то-то, сделаю то-то»), — поеду в Приазовье, запишу тётю Нину фотиком на видео...
Я помню, как папа играл на мандолине и на аккордеоне — просто так, для души, — и постоянно напевал или мурлыкал что-то, особенно при хорошем настроении.
Можно было даже не смотреть на его лицо, а слушать: если он шёл домой и энергично мурлыкал — значит, что-то хорошее случилось на работе.
Сколько я себя помню, я всегда ужасно хотела научиться играть на пианино.
Но не сложилось — Лиле ещё удалось походить в музыкальную школу, точнее, музыкальный кружок при Доме пионеров, в постперестроечные времена превратившемся в молельный дом (но нас уже там давным-давно не было — мы уехали из Нововасильевки в 1969 году), а на мою долю достался только вышивальный кружок — учительница музыки почему-то не брала много учеников.
Зато я могла вдоволь слушать пластинки на нашем проигрывателе дома — вот оттуда пришёл ко мне и «сибирёк», и моя самая первая классическая музыка — полонез Огинского...
А когда мы переехали в Сумы и пять месяцев жили в общежитии в ожидании квартиры, обещанной папе, там в актовом зале стояло пианино — конечно же, расстроенное, раздёрганное неумелыми исполнителями.
Но с каким упоением я сидела и подбирала по слуху одним пальцем мелодию песни из кинофильма «Бумбараш»: «Хо-дят ко...о, о-ни... надре-ко, о, о-ю... И-щут ко...о, о-ни... ва-да-по, о, о-ю... А-а! кречкенеидут! боль-на-бе-рек-кру-у-ут...».
Вот так и осталась я — абсолютно музыкально необразованная, но не менее абсолютно погружённая в музыкальную стихию: музыку я не слушаю только когда сплю, да и то порой сплю и слушаю — в дни бед и полной энергетической обесточенности.
И слышу фальшь, даже если слушаю совершенно мне не известное, ни разу не слышанное произведение.
А это очень легко, точнее, очень трудно — потому что больно: слыша фальшивый звук, я испытываю резкую боль в ушах и во всей душе, как будто вонзают колючку в самое сердце.
И точно так же больно ударяюсь о фальшивое слово — не ошибку, нет! — лживое, притворное слово, сказанное даже не мне...
...Не знаю, почему тот аккордеон был выброшен на помойку, точнее, отдан мне на растерзание: то ли папе кто-то продал-отдал не подлежащий ремонту инструмент, то ли как-то непоправимо испортился один из папиных — но папа отдал его мне в эпоху моего вещного познания мира, и с помощью разных — из папиного же металлического ящика с инструментами — отвёрток, отвёрточек и отвёртищ я разобрала аккордеон до последнего винтика...
В моё полное распоряжение поступили: кнопки и клавиши, фетровые складки мехов с металлическими уголками — как в моём школьном портфеле, чтобы не протирались края; перламутровые бока, накладные прямоугольники, рамки... А внутри оказалось просто волшебное количество восхитительных металлических пластиночек с ещё одной, упруго изогнутой, посредине — «резонаторов с голосовыми планками».
Я провела за разборкой инструмента полный летний день — это целая вечность для восьми– или девятилетнего ребёнка.
Но это были лучшие часы моей жизни, потому что благодаря им я теперь хорошо знаю, как делается музыка...
Вот это юный техник, лучший в мире разборщик аккордеонов
(это другая фотка из серии тех, что с бабушкой Марусей в саду):
А это моя френдиня![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
schrotmueller играет на фисгармонии:
Но это ещё не главный лоскуток, который «Бабушка слева, дедушка справа», а подступы к нему — музыкальные. Такая как бы подготовка к главной мелодии...
Все Борисовы, помимо математической одарённости (нам с Лилей никак не передавшейся — если не считать общелогических подходов к «исчислению мира» и компьютерных умений), отличались какой-то врождённой музыкальностью.
Дедушка Андрей и бабушка Настя обладали хорошими голосами и часто пели вместе с детьми (их было сначала шесть — выживших, не умерших во младенчестве, потом старшая Шура трагически погибла в молодом возрасте, и осталось пять: мой папа Володя, старший после Шуры, затем дядя Алёша, далее по убыванию сёстры: тётя Нина, тётя Валя и тётя Маша).
Тётя Нина говорит: были у них в Макеевке соседи по фамилии Поломкины — так, бывало, заслушивались каждый вечер, слыша через стенку согласный хор, и всё просили и просили петь...
Девчонки, кроме тёти Нины, не научились играть на музыкальных инструментах, а папа, дядя Алёша и тётя Нина так страстно хотели музицировать, что самостоятельно, по слуху подбирали мелодии на аккордеоне и баяне (папа и тётя Нина), мандолине, гитаре и балалайке (папа и дядя Алёша).
Папа:
Дядя Алёша:
Тётя Нина (справа) с подружкой:
Ни у кого из них не было музыкального образования, даже музыкальной школы, только тётя Нина, когда поступила в Мелитопольское культпросветучилище, вынуждена была учить ноты, но потом, окончив пединститут и став учительницей математики, нотную грамоту забросила — за ненадобностью.
Они даже поступали в культпросвет вместе с тётей Валей, и обеих приняли, но тётя Валя почему-то не захотела учиться.
Отбор производили опять же по слуху: проигрывали какие-то мелодии и просили передать ритм.
Тётя Нина была там лучшей ученицей.
Вот летом — жива буду, как говорила бабушка Маруся («жива буду — на следующий год посажу то-то, сделаю то-то»), — поеду в Приазовье, запишу тётю Нину фотиком на видео...
Я помню, как папа играл на мандолине и на аккордеоне — просто так, для души, — и постоянно напевал или мурлыкал что-то, особенно при хорошем настроении.
Можно было даже не смотреть на его лицо, а слушать: если он шёл домой и энергично мурлыкал — значит, что-то хорошее случилось на работе.
Сколько я себя помню, я всегда ужасно хотела научиться играть на пианино.
Но не сложилось — Лиле ещё удалось походить в музыкальную школу, точнее, музыкальный кружок при Доме пионеров, в постперестроечные времена превратившемся в молельный дом (но нас уже там давным-давно не было — мы уехали из Нововасильевки в 1969 году), а на мою долю достался только вышивальный кружок — учительница музыки почему-то не брала много учеников.
Зато я могла вдоволь слушать пластинки на нашем проигрывателе дома — вот оттуда пришёл ко мне и «сибирёк», и моя самая первая классическая музыка — полонез Огинского...
А когда мы переехали в Сумы и пять месяцев жили в общежитии в ожидании квартиры, обещанной папе, там в актовом зале стояло пианино — конечно же, расстроенное, раздёрганное неумелыми исполнителями.
Но с каким упоением я сидела и подбирала по слуху одним пальцем мелодию песни из кинофильма «Бумбараш»: «Хо-дят ко...о, о-ни... надре-ко, о, о-ю... И-щут ко...о, о-ни... ва-да-по, о, о-ю... А-а! кречкенеидут! боль-на-бе-рек-кру-у-ут...».
Вот так и осталась я — абсолютно музыкально необразованная, но не менее абсолютно погружённая в музыкальную стихию: музыку я не слушаю только когда сплю, да и то порой сплю и слушаю — в дни бед и полной энергетической обесточенности.
И слышу фальшь, даже если слушаю совершенно мне не известное, ни разу не слышанное произведение.
А это очень легко, точнее, очень трудно — потому что больно: слыша фальшивый звук, я испытываю резкую боль в ушах и во всей душе, как будто вонзают колючку в самое сердце.
И точно так же больно ударяюсь о фальшивое слово — не ошибку, нет! — лживое, притворное слово, сказанное даже не мне...
...Не знаю, почему тот аккордеон был выброшен на помойку, точнее, отдан мне на растерзание: то ли папе кто-то продал-отдал не подлежащий ремонту инструмент, то ли как-то непоправимо испортился один из папиных — но папа отдал его мне в эпоху моего вещного познания мира, и с помощью разных — из папиного же металлического ящика с инструментами — отвёрток, отвёрточек и отвёртищ я разобрала аккордеон до последнего винтика...
В моё полное распоряжение поступили: кнопки и клавиши, фетровые складки мехов с металлическими уголками — как в моём школьном портфеле, чтобы не протирались края; перламутровые бока, накладные прямоугольники, рамки... А внутри оказалось просто волшебное количество восхитительных металлических пластиночек с ещё одной, упруго изогнутой, посредине — «резонаторов с голосовыми планками».
Я провела за разборкой инструмента полный летний день — это целая вечность для восьми– или девятилетнего ребёнка.
Но это были лучшие часы моей жизни, потому что благодаря им я теперь хорошо знаю, как делается музыка...
Вот это юный техник, лучший в мире разборщик аккордеонов
(это другая фотка из серии тех, что с бабушкой Марусей в саду):
А это моя френдиня
schrotmueller играет на фисгармонии: © Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.