tamara_borisova (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
tamara_borisova) wrote2013-03-23 12:01 am
tamara_borisova) wrote2013-03-23 12:01 am
Вселенная на плахе
Про срубленные поцелуи и трещины в головах
Не лѣпо ли ны бяшетъ, братiе, начати старыми словесы трудныхъ повѣстiй о плъку Игоревѣ, Игоря Святославича! начатися же тъй пѣсни по былинамъ сего времени, а не по замышленiю Бояню.
Слово о пълку Игоревѣ, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова
Я собиралась писать лирические «Шёлковые шелковицы» — после трагической «Фламандской школы», — но у вселенной ведь потрясающее чувство юмора: ей понадобилось не только оплакать авелей и проклясть каинов, но и подвергнуть каинов осмеянию...
...Вдруг встречаю в нововасильевском сообществе в «Одноклассниках» удивительную информацию об уроженце Нововасильевки, ударившегося в (об) футуризм — и расшибшего себе голову.
Занимаясь родословными поисками, Игорь Гузиков неожиданно нашёл (и поместил в группе «Нововасильевке — 190 лет») сведения о брате Марии Сидоровой (в замужестве Калмыковой) — Владимире Ивановиче Сидорове, избравшем себе псевдоним Вадим Баян.
Сходив по всем ссылкам, указанным в заметке Игоря*, я, насмеявшись и наплакавшись над судьбой земляка, совращённого, обобранного и напоследок осмеянного футуристами — горланами и главарями, — действительно смешного, порой доходящего до классики графоманского жанра, но вообразившего себя гениальным поэтом, властителем умов и душ, — под конец пришла к выводу, что это очень показательная и наглядная история, ещё раз — уже с карикатурной стороны — показывающая характер нововасильевцев, совершенно непригодных к делам каиновым.
Ибо в результате понимаешь, что бывает, когда тамбовско-молоканская головушка, вместо того чтобы заниматься делом: разводить скот, сеять хлеб и молоть муку, — начинает молоть всякий вздор и пытается переделать мир.
Вот лишь небольшой коллажик на основе цитат из статьи о Вадиме Баяне:
Вадим Баян, а точнее — Сидоров Владимир Иванович, — родился 5 января 1880 года в селе Нововасильевка, Бердянского уезда Таврической губернии (ныне Приазовский район Запорожской области). Родился в семье зажиточных крестьян, впоследствии ставших домовладельцами в разных регионах губернии, в том числе — Мелитопольском уезде, где Владимир окончил реальное училище. Там же пошёл на службу в качестве конторщика. В 1906 году семья переезжает на жительство в Симферополь и селится в собственной части дома двухэтажного особняка на улице Долгоруковской, 17 (ныне ул. Карла Либкнехта), недалеко от губернской земской управы. Живёт он с мамой и младшей сестрой — Марией Сидоровой (в замужестве — Калмыковой, 1889–1949) — будущим прозаиком и поэтессой. И именно она стала инициатором и ярым пропагандистом творчества своего брата Владимира, который первоначально не придавал особого значения своим поэтическим опусам. В конце концов Мария убедила брата в его поэтическом даровании, что впоследствии стало для Владимира испытанием всей жизни.
<...>
28 июля 1912 года поэт-модернист Борис Дмитриевич Богомолов (1886–1920), — ещё один друг Вадима Баяна, — в симферопольской газете «Тавричанин» поместил статью: «Поэт В. Баян и его творчество», из которой узнаём, что в Санкт-Петербурге Вадим Баян, чтобы познать душу всех физических, биологических и духовных явлений [выделено мной — Т. Б., — невозможно было удержаться], записывается на курсы П. Ф. Лесгафта. У нас вызывает сомнение это утверждение, так как Пётр Францевич Лесгафт умер за год до прибытия туда Вадима Баяна.
<...>
1910–1913 годы проходят у Вадима Баяна в бесконечных разъездах. По разным поэтическим и купеческим делам он бывает то в Александровске (с 1921 года — Запорожье), то в Москве, Мелитополе или Санкт-Петербурге. Это было время не только развития его коммерческих возможностей, но и набирания опыта в поэтическом искусстве.
<...>
1913 год. В Крым с гастролями прибыла поэтическая группа: Фёдор Сологуб, Анастасия Чеботаревская и Игорь Северянин.
<...>
...пренебрежительное отношение к нему, как к провинциальному поэту, тем не менее не помешало столичным знаменитостям принять его организаторские и финансовые услуги как в этот их приезд, так и в более скандальном поэтическом турне в расширенном составе в конце 1913 — начале 1914 годов; не помешало Игорю Северянину получить от «провинциального поэта» и 125 рублей гонорара за небольшую рецензию на книгу стихов «Лирический поток: лирионетты и баркароллы» (в обложке украинского художника Георгия Нарбута), изданную Вадимом Баяном в Санкт-Петербурге в конце 1913 года на собственные средства...
<...>
Вадим Баян, считая себя обязанным перед своими гостями, по настоянию домочадцев и с согласия поэтической братии, поселил их в отдельных шикарных номерах самой лучшей в Симферополе трёхэтажной гостиницы «Европейская», открыл на их имена счета в модных магазинах, арендовал к их услугам автомобиль и прочее.
<...>
И... тут произошло то, что должно было произойти: экстравагантный, дерзкий и безапелляционно-хамовитый, не знающий границ приличия, молодой Владимир Маяковский, которому не исполнилось ещё и 21-го года, в гостиничных номерах совсем распоясался. «Чего ты стесняешься? — кричал он Северянину. — Требуй заморозить бутылку, требуй коньяк, икру и прочее. Помни, что не мы разоряем Сидорова, а он нас: мы ему даём своими именами значительно больше, чем он нам своими купеческими деньгами...». — Так, во всяком случае, вспоминал Игорь Северянин в своих заметках о Маяковском.
<...>
...расточительность и безудержность Маяковского не знала границ. Деньги таяли на глазах. О доходах от продаж билетов не могло быть и речи, а когда Вадим Баян весьма корректно попытался усовестить Маяковского, то получил отповедь хама, отличающегося невоздержанностью в речах и поступках: «Всякий труд, — завопил Маяковский, — должен быть, милейший, оплачен, а разве не труд тянуть за уши в литературу людей бездарных? Вы же, голубчик, скажем открыто, талантом не сияете. И кроме того, мы разрешили Вам выступать совместно с нами, а это чего-нибудь да стоит. У нас с Вами не дружба, а сделка. Вы наняли нас Вас выдвинуть — мы выполняем заказ... мы Вас, заметьте, не рекламируем, не рекомендуем — мы даём Вам лишь место около себя на эстраде».
<...>
Издевательским тоном, например, веет от пьесы «Клоп», написанной Владимиром Маяковским и поставленной в театре Всеволода Мейерхольда в феврале 1929 года, где Вадим Баян выведен в роли Олега Баяна, учащего глупого партийного рабочего Ивана Присыпкина хорошим манерам и пытающегося заработать пятнадцать рублей и бутылку водки за проведение его «красной свадьбы».
<...>
Вадим Баян умер 29 марта 1966 года и был похоронен на Ваганьковском кладбище рядом с его любимой сестрой — Марией Калмыковой. На его надгробной плите надпись:
«Поэт-космист Вадим Баян (1880–1966).
В артерию веков
Вковерканы мои чудовищные крики.
На глыбах будущих земных материков
Мои зажгутся блики».
Потому что если уродился ты садушкой с грядушкой, то и занимайся садовием, — садовая твоя башка!
Не тебе, духобору, чьи предки исповедовали непротивление злу насилием, брать в руки топор и класть вселенную на плаху: ты лучше возьми отцову-дедову Библию да почитай на сон грядущий, а утром встань ранёшенько — да скотину управь: воды натаскай, корма задай, огород прополи да полей, хлебушко посей, — а вселенную оставь в покое...
Да прогони немедля всю эту сволочь человеческую от себя прочь!
Не по пути тебе с ними: им, нищебродам, выбившимся в гуляющих на чужие деньги купчин и выказывающих свой ндрав, и палачами быть.
Но вы знаете что?
Я бы всё-таки присудила Владимиру Ивановичу Сидорову звание первого поэта — за две гениальные строчки, нечаянно выскочившие из него среди всего этого дурацкого полуграфоманского бормотания и «чудовищных криков» — и ставшие ёмкой формулой эпохи.
Они из той самой «космопоэмы» (с весьма симптоматичным названием «Собачество»), которая про срубленные поцелуи:
Химерой вылезла из трещины ума
Тысячелапая зубастая коммуна...
...Ни отнять ни прибавить.
* 1, 2, 3, 4, 5.
Музыкальный киоск
тоже по контрапункту — трещину в башке залепить:
Не лѣпо ли ны бяшетъ, братiе, начати старыми словесы трудныхъ повѣстiй о плъку Игоревѣ, Игоря Святославича! начатися же тъй пѣсни по былинамъ сего времени, а не по замышленiю Бояню.
Слово о пълку Игоревѣ, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова
Я собиралась писать лирические «Шёлковые шелковицы» — после трагической «Фламандской школы», — но у вселенной ведь потрясающее чувство юмора: ей понадобилось не только оплакать авелей и проклясть каинов, но и подвергнуть каинов осмеянию...
...Вдруг встречаю в нововасильевском сообществе в «Одноклассниках» удивительную информацию об уроженце Нововасильевки, ударившегося в (об) футуризм — и расшибшего себе голову.
Занимаясь родословными поисками, Игорь Гузиков неожиданно нашёл (и поместил в группе «Нововасильевке — 190 лет») сведения о брате Марии Сидоровой (в замужестве Калмыковой) — Владимире Ивановиче Сидорове, избравшем себе псевдоним Вадим Баян.
Сходив по всем ссылкам, указанным в заметке Игоря*, я, насмеявшись и наплакавшись над судьбой земляка, совращённого, обобранного и напоследок осмеянного футуристами — горланами и главарями, — действительно смешного, порой доходящего до классики графоманского жанра, но вообразившего себя гениальным поэтом, властителем умов и душ, — под конец пришла к выводу, что это очень показательная и наглядная история, ещё раз — уже с карикатурной стороны — показывающая характер нововасильевцев, совершенно непригодных к делам каиновым.
Ибо в результате понимаешь, что бывает, когда тамбовско-молоканская головушка, вместо того чтобы заниматься делом: разводить скот, сеять хлеб и молоть муку, — начинает молоть всякий вздор и пытается переделать мир.
Вот лишь небольшой коллажик на основе цитат из статьи о Вадиме Баяне:
Вадим Баян, а точнее — Сидоров Владимир Иванович, — родился 5 января 1880 года в селе Нововасильевка, Бердянского уезда Таврической губернии (ныне Приазовский район Запорожской области). Родился в семье зажиточных крестьян, впоследствии ставших домовладельцами в разных регионах губернии, в том числе — Мелитопольском уезде, где Владимир окончил реальное училище. Там же пошёл на службу в качестве конторщика. В 1906 году семья переезжает на жительство в Симферополь и селится в собственной части дома двухэтажного особняка на улице Долгоруковской, 17 (ныне ул. Карла Либкнехта), недалеко от губернской земской управы. Живёт он с мамой и младшей сестрой — Марией Сидоровой (в замужестве — Калмыковой, 1889–1949) — будущим прозаиком и поэтессой. И именно она стала инициатором и ярым пропагандистом творчества своего брата Владимира, который первоначально не придавал особого значения своим поэтическим опусам. В конце концов Мария убедила брата в его поэтическом даровании, что впоследствии стало для Владимира испытанием всей жизни.
<...>
28 июля 1912 года поэт-модернист Борис Дмитриевич Богомолов (1886–1920), — ещё один друг Вадима Баяна, — в симферопольской газете «Тавричанин» поместил статью: «Поэт В. Баян и его творчество», из которой узнаём, что в Санкт-Петербурге Вадим Баян, чтобы познать душу всех физических, биологических и духовных явлений [выделено мной — Т. Б., — невозможно было удержаться], записывается на курсы П. Ф. Лесгафта. У нас вызывает сомнение это утверждение, так как Пётр Францевич Лесгафт умер за год до прибытия туда Вадима Баяна.
<...>
1910–1913 годы проходят у Вадима Баяна в бесконечных разъездах. По разным поэтическим и купеческим делам он бывает то в Александровске (с 1921 года — Запорожье), то в Москве, Мелитополе или Санкт-Петербурге. Это было время не только развития его коммерческих возможностей, но и набирания опыта в поэтическом искусстве.
<...>
1913 год. В Крым с гастролями прибыла поэтическая группа: Фёдор Сологуб, Анастасия Чеботаревская и Игорь Северянин.
<...>
...пренебрежительное отношение к нему, как к провинциальному поэту, тем не менее не помешало столичным знаменитостям принять его организаторские и финансовые услуги как в этот их приезд, так и в более скандальном поэтическом турне в расширенном составе в конце 1913 — начале 1914 годов; не помешало Игорю Северянину получить от «провинциального поэта» и 125 рублей гонорара за небольшую рецензию на книгу стихов «Лирический поток: лирионетты и баркароллы» (в обложке украинского художника Георгия Нарбута), изданную Вадимом Баяном в Санкт-Петербурге в конце 1913 года на собственные средства...
<...>
Вадим Баян, считая себя обязанным перед своими гостями, по настоянию домочадцев и с согласия поэтической братии, поселил их в отдельных шикарных номерах самой лучшей в Симферополе трёхэтажной гостиницы «Европейская», открыл на их имена счета в модных магазинах, арендовал к их услугам автомобиль и прочее.
<...>
И... тут произошло то, что должно было произойти: экстравагантный, дерзкий и безапелляционно-хамовитый, не знающий границ приличия, молодой Владимир Маяковский, которому не исполнилось ещё и 21-го года, в гостиничных номерах совсем распоясался. «Чего ты стесняешься? — кричал он Северянину. — Требуй заморозить бутылку, требуй коньяк, икру и прочее. Помни, что не мы разоряем Сидорова, а он нас: мы ему даём своими именами значительно больше, чем он нам своими купеческими деньгами...». — Так, во всяком случае, вспоминал Игорь Северянин в своих заметках о Маяковском.
<...>
...расточительность и безудержность Маяковского не знала границ. Деньги таяли на глазах. О доходах от продаж билетов не могло быть и речи, а когда Вадим Баян весьма корректно попытался усовестить Маяковского, то получил отповедь хама, отличающегося невоздержанностью в речах и поступках: «Всякий труд, — завопил Маяковский, — должен быть, милейший, оплачен, а разве не труд тянуть за уши в литературу людей бездарных? Вы же, голубчик, скажем открыто, талантом не сияете. И кроме того, мы разрешили Вам выступать совместно с нами, а это чего-нибудь да стоит. У нас с Вами не дружба, а сделка. Вы наняли нас Вас выдвинуть — мы выполняем заказ... мы Вас, заметьте, не рекламируем, не рекомендуем — мы даём Вам лишь место около себя на эстраде».
<...>
Издевательским тоном, например, веет от пьесы «Клоп», написанной Владимиром Маяковским и поставленной в театре Всеволода Мейерхольда в феврале 1929 года, где Вадим Баян выведен в роли Олега Баяна, учащего глупого партийного рабочего Ивана Присыпкина хорошим манерам и пытающегося заработать пятнадцать рублей и бутылку водки за проведение его «красной свадьбы».
<...>
Вадим Баян умер 29 марта 1966 года и был похоронен на Ваганьковском кладбище рядом с его любимой сестрой — Марией Калмыковой. На его надгробной плите надпись:
«Поэт-космист Вадим Баян (1880–1966).
В артерию веков
Вковерканы мои чудовищные крики.
На глыбах будущих земных материков
Мои зажгутся блики».
Потому что если уродился ты садушкой с грядушкой, то и занимайся садовием, — садовая твоя башка!
Не тебе, духобору, чьи предки исповедовали непротивление злу насилием, брать в руки топор и класть вселенную на плаху: ты лучше возьми отцову-дедову Библию да почитай на сон грядущий, а утром встань ранёшенько — да скотину управь: воды натаскай, корма задай, огород прополи да полей, хлебушко посей, — а вселенную оставь в покое...
Да прогони немедля всю эту сволочь человеческую от себя прочь!
Не по пути тебе с ними: им, нищебродам, выбившимся в гуляющих на чужие деньги купчин и выказывающих свой ндрав, и палачами быть.
Но вы знаете что?
Я бы всё-таки присудила Владимиру Ивановичу Сидорову звание первого поэта — за две гениальные строчки, нечаянно выскочившие из него среди всего этого дурацкого полуграфоманского бормотания и «чудовищных криков» — и ставшие ёмкой формулой эпохи.
Они из той самой «космопоэмы» (с весьма симптоматичным названием «Собачество»), которая про срубленные поцелуи:
Химерой вылезла из трещины ума
Тысячелапая зубастая коммуна...
...Ни отнять ни прибавить.
* 1, 2, 3, 4, 5.
Музыкальный киоск
тоже по контрапункту — трещину в башке залепить:
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
no subject
-И "язык" их пыталась учить,
-И "стихи" писать вслед за ними (стихи они писали хорошие),
-И ... И... И...
Там было очень много "и".
Не думаю, что мои знакомые были бездарными или скверными, скорее они в точности олицетворяли все идеи своего "класса" или "подвида".
Уверена, что после всех особенностей жизни среди собак, гаражей, группировок, и со мной было непросто. Так как у меня не могло быть "типа того" или "может быть, но...". У меня было все без полутонов.
Я и приглашение в Москву поняла буквально, а может звали - не звали - язык чесали.
И разумеется, мое поведение никто не анализировал, я была для них частью "урлы". Но это было лишь внешним проявлением. С другой стороны, я была надежной, обязательной, ответственной.
И за них, "новых друзей" могла в бубен настучать любому. Только им, чистым, добрым и светлым, все это было не нужно.
no subject
Но знаете что?
На самом деле мелкие они люди, нищие, закомплексованные, потому что по-настоящему "крупный", личностно масштабный человек НИКОГДА не станет унижать другого, даже случайно.
И ещё я знаю, что возмездие (учитывая даже наши по отдельности новости "по судьбе") близко или уже состоялось.
Как состоялось оно, кстати, у Маяковского.
И я имею в виду не смерть и не "трагедию любви", а то, что он точно так же состоял при "Осе" в холопах: при образованном недоучка, при глубоко начитанном - верхогляд, при сильном - слабый и подавляемый...
Ну разве что талантом силён, - но это его не спасло...
У каждого свои демоны.
no subject
После того, как мы расстались с З. и С., я много думала о глупости ситуации и призывала Бога в свидетели, требуя всевышней спра-ведливости и неотвратимого возмездия. В это время С. приснился кошмар – сумрачный лабиринт, в котором его преследовал страшный чёрный человек. С. пытался спастись, бежал из последних сил, осознавая, что вслед за остановкой его ждёт смерть, но коридор закончился тупиком. С. вжался в стену, повернулся лицом к преследователю, желая всё же напоследок понять, кто сейчас прервёт его жизнь… Пре-следователь неторопливо приближался. С. заметил, что у незнакомца нет оружия, и от этого ему стало ещё страшнее. Он старался получше разглядеть, узнать своего убийцу, но безрезультатно: «черный человек» – вот и все приметы, но человек ли?…весь в чёрном и лицо, если можно назвать лицом эту непроницаемую маску, тоже чёрное; не негр, нет, а порождение царства теней. На этом чёрном безучастно-ужасном лице, живыми были лишь кроваво-рубиновые глаза. Преследователь приближался к С. Вот уже совсем близко… На С. повеяло сырым подземельем и холодом …
- Кто? Кто послал Тебя? – отчаянно выкрикнул он незнакомцу.
-Аида. – выдохнул черный преследователь, и… С. проснулся от собственного крика. Но жена не услышала его вопль. Она спала таким глубоким сном, что С. вдруг показалось, что она мертвая…
no subject
no subject
Хотя и без мистики ясно, они не могли не понимать, что творят.
no subject
no subject
Да и вообще: судила людей по себе. Огромная ошибка.
no subject
Лучше ошибаться вот так, чем быть уверенным в правоте по-другому.