tamara_borisova (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
tamara_borisova) wrote2010-11-18 11:56 pm
tamara_borisova) wrote2010-11-18 11:56 pm
Entry tags:
Двенадцать
В белом венчике из роз —
Впереди...
Очевидно, из-за того, что не позволяю себе писать лоскуты, пока не выполню галерный оброк, начала впадать в экзистенциальную тоску, в поисках спасения от которой сегодня ночью погрузилась в глубокий компенсаторный сон.
В нём все предавшие меня выражали свою пылкую и нежную любовь, а все ушедшие родные были живы.
В одной из частей сна я была в доме у бабушки Маруси, заглядывая в спальню, где на кроватях лежали спящие бабушка и мама.
Я послушала их дыхание (я часто так делала при их жизни, особенно когда они болели: дышит? слава Богу, дышит...) и тихонько вышла, но вскоре вслед за мной вышла и бабушка Маруся, и сказала мне цифру: двенадцать (я уже рассказывала, что после «моления о чаше» перестала видеть мучительные вещие сны, но зато мне стали сообщать словесные формулы, часто с цифрами, и чаще всего с цифрой десять).
Причём бабушка сказала это торжественно, как награду: мол, в благодарность за то, что ты увидела обо мне сон (какой сон, я будто бы знала во сне, но теперь понимаю, что это был не конкретный сон, а «сон вообще»), я тебе сообщаю это: двенадцать.
И вот поди знай теперь, что за двенадцать? Но что сбудется обязательно, я знаю твёрдо — проверено.
Как рассказывала Оля о начальных годах своей работы в неком журнале: она как честная и благовоспитанная девушка поправила одного из авторов, рассказывавших о трудностях лова крупной рыбы: «а как её тащить? хрен приноровишься...», заменив каким-то нейтральным выражением, на что ей было указано главным редактором, что не может заядлый и опытный рыбак выражаться, как выпускница института благородных девиц.
Вот и хрен приноровишься — разгадывать эти формульные сны...
Музыкальный киоск
Это анданте из 21-го концерта Моцарта — тоже стопроцентно компенсаторное, проверено множество раз:
Впереди...
Очевидно, из-за того, что не позволяю себе писать лоскуты, пока не выполню галерный оброк, начала впадать в экзистенциальную тоску, в поисках спасения от которой сегодня ночью погрузилась в глубокий компенсаторный сон.
В нём все предавшие меня выражали свою пылкую и нежную любовь, а все ушедшие родные были живы.
В одной из частей сна я была в доме у бабушки Маруси, заглядывая в спальню, где на кроватях лежали спящие бабушка и мама.
Я послушала их дыхание (я часто так делала при их жизни, особенно когда они болели: дышит? слава Богу, дышит...) и тихонько вышла, но вскоре вслед за мной вышла и бабушка Маруся, и сказала мне цифру: двенадцать (я уже рассказывала, что после «моления о чаше» перестала видеть мучительные вещие сны, но зато мне стали сообщать словесные формулы, часто с цифрами, и чаще всего с цифрой десять).
Причём бабушка сказала это торжественно, как награду: мол, в благодарность за то, что ты увидела обо мне сон (какой сон, я будто бы знала во сне, но теперь понимаю, что это был не конкретный сон, а «сон вообще»), я тебе сообщаю это: двенадцать.
И вот поди знай теперь, что за двенадцать? Но что сбудется обязательно, я знаю твёрдо — проверено.
Как рассказывала Оля о начальных годах своей работы в неком журнале: она как честная и благовоспитанная девушка поправила одного из авторов, рассказывавших о трудностях лова крупной рыбы: «а как её тащить? хрен приноровишься...», заменив каким-то нейтральным выражением, на что ей было указано главным редактором, что не может заядлый и опытный рыбак выражаться, как выпускница института благородных девиц.
Вот и хрен приноровишься — разгадывать эти формульные сны...
Музыкальный киоск
Это анданте из 21-го концерта Моцарта — тоже стопроцентно компенсаторное, проверено множество раз:
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
no subject
Из Керсновской:
Вещий сон
Цепилово. Поляна в нашем лесу. Солнце заходит за большими дубами. Картина яркой осенней природы. Я сижу на пне, и на душе невероятная тоска, хотя я не отдаю себе отчета – отчего?
Вдруг на фоне заходящего солнца – силуэт. Кто-то подходит ко мне, и я ничуть не удивлена, что это покойный отец. Он в охотничьем костюме. Как дорога мне его стройная, несмотря на возраст, фигура, его благородная осанка, походка!
Горячая волна любви и отчаяния захлестывает меня. Я, заломив руки, соскальзываю с пня на колени:
– Папа! Мне так тяжело, так невыносимо тяжело, папа! Как долго смогу я выносить такие мучения? Я не могу больше...
Он с грустью смотрит на меня и произносит лишь одно слово: «Восемь».
На лес, на поляну наползает тьма. Я ничего не вижу. Лишь слышу, как шуршат опавшие листья под его ногами.
«Восемь» – лет? дней? недель?
Между тем днем, когда я, вооружившись косой, провела первую борозду моего подневольного труда в Кузедееве, и той ночью, когда я, забросив топор под ступеньки конторы и шагнув на лед, заглянула в черную прорубь, откуда на меня дохнула смерть, прошло – день в день – ровно 8 месяцев. Больше я не выдержала, но это был не конец, а начало. Начало нового периода жизни – побег из ссылки.
no subject