tamara_borisova (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
tamara_borisova) wrote2012-02-22 03:00 am
tamara_borisova) wrote2012-02-22 03:00 am
Entry tags:
Письма Г. В. Степановой. 25 октября 1983 года
Начало здесь, остальное по тегу, начинать лучше снизу, поскольку в ЖЖ записи идут «вверх ногами».
25 октября 1983
Насчёт того, кто про кого пишет (Александров про Эйзенштейна [1] или Шкловский про него же (и про Льва Николаевича тоже), весь фокус в том, что в портрете всегда выглядывает автопортрет, по крайней мере — в масштабе [2] уж точно, масштаб всегда авторский, т.е. по своему образу и подобию, а вернее — по росту.
Весь Александров, как он есть, вышел из Голливуда.
В молодости, когда всё прикипает в сознании, в подсознании и т.п., он насмотрелся, наслушался, нанюхался голливудской продукции: сюжет Золушки, с элементами ревю, красотка, «хэппи энд» — всё это оттуда. Вспомните его фильмы: Волга-Волга, Светлый путь, Цирк.
Он и «звезду» нашёл в голливудском стиле: тип лица, поведения, вернее, «образа жизни» — всё у Орловой было подчинено одному: сохранить в себе этот блеск молодости, все силы души, времени, всё брошено на поддержание «звёздной легенды». Другое дело, что он смог в голливудскую форму втиснуть социалистическое содержание...
Когда я попадаю в иноязычную среду, особенно родственную, встраиваюсь сей секунд в интонацию, вплываю в неё, в поток речи, и ловлю себя на том, что отвечать на своём языке как-то даже неестественно, вроде бы не с руки [3]. Но я это отношу к своей обезьяньей сущности. Сила родного языка, в числе всего прочего, именно в его шумах и звонах, вне которых не дышат (для творчества прежде всего) все умственные построения.
Поэзия, несмотря на весь свой субъективизм, может существовать только если личность, субъект весь есть сколок великого объективного духа времени. Так было с Пушкиным, Некрасовым, Блоком, Маяковским... И не просто время, а его объективные эмоции. Мне кажется, отсутствие у нас сейчас поэзии и поэтов [4] — это прежде всего отсутствие у нашего времени «несущей оси» чувств.
Они, чувства, есть, но эти чувства — не движители, не определители времени, как вольнолюбие общества Пушкина, народолюбие Некрасова, гибельность Блока, разрушительность Маяковского. Наши же хорошие поэты (от Твардовского до Слуцкого, Самойлова и др.) — это поэты уже не нашего времени.
Цвет нашей поэзии — это или революция, или война (пред-, она, — после). Все эти события уже дали свою продукцию.
А голой формой русская поэзия никогда не держалась, и Хлебников в том числе.
Те проблемы, которыми живёт сейчас мир, эти проблемы должны и могут породить только разрушителя, что и есть Пикассо, например.
Когда нечего воспевать, тогда надо крушить.
Что и делал во время пред- Маяковский.
Всякий литературный процесс, если уже перейти к прозаической литературе, — это фронт со многими эшелонами (передовая, рядом с передовой, резервы, обозы, обеспечение, тыл и проч.). По мере продвижения к передовой войска приобретают всё более боеспособный вид.
Любой гений обеспечен армией далеко не-гениев.
У нас сейчас хорошая, интересная проза. Но ведь она тоже обеспечена горами почти-макулатуры. Жизнь не идёт, как она должна идти по нашим представлениям. Она идёт — как она может идти по своим началам.
Что у вас с библиотеками? Наладился альянс меча и орала? [5]
Письма Ваши лежат «до востребования». Не пренебрегайте. Всему свой час. [6]
В «Совр. драматургии», 1983, № 2, «Скамейка» А. Гельмана.
Статьи Л. Аннинского, Эфроса, Брагинского.
Как с жильём? [7]
Будьте здоровы на путях прогресса в ниву просвещения.
Роспись
Примечания
1. Я писала 18 октября:
«...читала ещё Александрова “Эпоха и кино”. Снова: “я и девочка”, “я и белочка” — Эйзенштейн у него получился маленьким... Опять же: Эйзенштейн со Сталиным не соглашался — и умер от инфаркта с незаконченным “Грозным” и неувиденным “Да здравствует Мексика!”. А Александров соглашался — и здравствует. Назывался-назывался скромненько учеником — да вдруг и стал руководителем... И ведь даже сейчас, когда можно, не пишет, что и Эйзенштейна, и Довженко, и многих других загубили! (Это и по поводу “Мы из джаза”, “хотя я фильма не видела”)».
2. Вопрос о масштабе личности великих и их мемуаристов мы обсуждали и в первом письме Галины Васильевны — в связи с читаемыми ею «Разговорами с Гёте» Эккермана.
3. Я перешла (точнее, «переехала») на работу в Жовтневую (Великооктябрьскую) школу Белопольского района и делилась «этнографическими заметками», в том числе и по поводу разгаданного Г. В. воробья (то же моё письмо от 18 октября):
«“Карабец”, действительно, — воробей.
Когда я начинаю их учить правильно говорить по-украински [никогда не забуду, как они смеялись, когда я сказала, что неправильно говорить “мыть пола́”, нужно говорить если по-русски, то мыть пол или полы, а если по-украински... “А як?” — замерли они в полном недоумении... “Ми́ти підло́гу...” (мы́ты пидло́гу). Я думала, они умрут от смеха: они сгибались пополам от хохота, хватались за животики, утирали слёзы... — Т. Б.], получаю в ответ самокритичное: “А ми — русько-українці...”. Ловлю себя на том, что начинаю думать украинскими кусками, что привело к гипотезе: мыслим мы не только образами и понятиями, а и звуковыми “слепками” [чем я тут горжусь — что я предвосхитила мои возлюбленные гаспаровские (Б. Гаспарова, «Язык. Память. Образ. Лингвистика языкового существования») коммуникативные фрагменты, которые (а не слово) есть единица членения речи — Т. Б.]. По крайней мере, я “слышу” в такие моменты чужие реплики в себе по-украински. И — так, как говорят люди вокруг, а не так, как я бы сама произнесла это на украинском языке. (Как сказала бы здесь Кривопишина: “Вы говорите горячо, но сбивчиво”.)».
«Уже было политзанятие, на котором познакомилась с контингентом. В полном восторге!
“Раздают” показательные мероприятия. Кто-то возражает:
— Та не буде він проводити, він же пенсіонер!
Парируют:
— Ну й що, що він пенсіонер? Що, у нього на лобі написано, що він пенсіонер? Що ж його тепер, до́ма зашить, чи що?».
4. В том же письме я «крушила основы отечественной литературы» с помощью орнитологических аналогий:
«Недавно шла утром на работу.
На заборе сидели индюки. У них мания величия почему-то, непременно куда-нибудь повыше залезть нужно.
Вдруг вспомнила: было как-то у бабушки чудо цивилизации, по прозванию индоутки.
Что за несчастные существа!
Крыльев нет совсем. Голоса нет. Только тело, жирное, тяжёлое.
А стремление залезть повыше — осталось!
И вот они начинают подпрыгивать, обрубками, которые у них вместо крыльев, судорожно шевелить, клюв раскрывать беззвучно.
Наконец взгромоздятся после долгих мучений. Сидят, растопырив обрубки, раскрывают клюв, а оттуда — только сипение.
И жалко, и гадко.
Вот так же гадко и жалко стало, когда прочитала-просмотрела девятый номер “Юности”.
Карабкаются все на постаменты, кто как умеет, поют, крыльями машут, а — безголосые и бескрылые».
5. Цитата из этого же моего письма:
«Начала читать “Житейские воззрения кота Мурра”. Взяла в заводской библиотеке — вчера с Ириной совершили вылазку — дипломатический визит.
Описываю.
В жарко натопленной, душной комнате сидит некое существо в тёплой кофте и вязаной шапке. Немытые жидкие волосы. Осоловелые глаза. Что? “Дружба народов”? “Новый мир”? А у нас за прошлые годы есть, а в этом году я не выписывала...
Догадываемся, что вообще не имеет понятия. Жена местного “владетельного” милиционера.
Никакого образования. Детям книг не даёт — вернее, даёт не то, что нужно. О литературе вообще представления не имеет.
Всё же проникли в фонды. Поживиться можно. “Всемирка” на дом.
Скоро пойдём с таким же визитом в колхозную б-ку.
Там журналы есть, но в читальном зале. Будем просить на ночь. Получится ли? — Всё будет зависеть от дипломатических талантов.
А вообще сейчас “книги читаю в свободное время” (как пишет мой племянник в ответ на мой вопрос) [Серёже восьмой год — Т. Б.]. Я-то знаю, что за этим “свободным временем” стоит!».
Из письма от 27 октября:
«С библиотеками альянса не получилось. Сплошной мезальянс.
С Нового года перейдём на свой корм: сестра выписала для меня ЛГ, ИЛ, ДН, Ира выписала “Новый мир”.
“Всесвіта” всегда навалом в киосках. Скомпрометировавшую себя “Литературную Грузию” выписывать не стала, пусть сами её и читают.
“Юность” впала в детство окончательно. Ни на “Знание”, ни на “Силу” денег уже не осталось...
<...> В дни блаженные болезни “учиталась” до того, что даже вынуждена была в качестве противоядия телевизор посмотреть. Итоги анализа: одна передача снимает чары книг с полдесятка».
6. Не пренебрегаю, дорогая, незабвенная Галина Васильевна! Да, он пришёл...
7. Я сначала ездила в Жовтневое из Сум, потом мне дали «комнатку Раскольникова» в коттедже, приспособленном под общежитие для «педиков и медиков»: в больших комнатах большого двухэтажного дома, предназначенного для большой семьи, жили медсёстры Жовтневой больницы, моя была по первому назначению библиотекой (да! символично... и да, именно библиотекой — это был колхоз-миллионер, могли себе позволить такие коттеджи, которых в центре посёлка было несколько, четыре или шесть, а может и восемь, я же топографический кретин), в ней помещалась в длину ровно кровать (от стены до стены, так что я могла открывать дверь не вставая с постели), а в ширину и того меньше: кровать, плюс шаг до шкафа, стоявшего у стены; у окна стоял стол и стул.
Но там была вода в доме (и, кажется, даже горячая), канализация и прочие блага́.
Ещё из интересного (из письма от 18 октября) — цитата из Жан-Поля:
«По крайней мере комическим писателям следует хорошо зарубить на носу, что следует дольше работать над планом, чем над исполнением (так христиане давно уже поступают со своими нравственными замыслами».
25 октября 1983
Насчёт того, кто про кого пишет (Александров про Эйзенштейна [1] или Шкловский про него же (и про Льва Николаевича тоже), весь фокус в том, что в портрете всегда выглядывает автопортрет, по крайней мере — в масштабе [2] уж точно, масштаб всегда авторский, т.е. по своему образу и подобию, а вернее — по росту.
Весь Александров, как он есть, вышел из Голливуда.
В молодости, когда всё прикипает в сознании, в подсознании и т.п., он насмотрелся, наслушался, нанюхался голливудской продукции: сюжет Золушки, с элементами ревю, красотка, «хэппи энд» — всё это оттуда. Вспомните его фильмы: Волга-Волга, Светлый путь, Цирк.
Он и «звезду» нашёл в голливудском стиле: тип лица, поведения, вернее, «образа жизни» — всё у Орловой было подчинено одному: сохранить в себе этот блеск молодости, все силы души, времени, всё брошено на поддержание «звёздной легенды». Другое дело, что он смог в голливудскую форму втиснуть социалистическое содержание...
Когда я попадаю в иноязычную среду, особенно родственную, встраиваюсь сей секунд в интонацию, вплываю в неё, в поток речи, и ловлю себя на том, что отвечать на своём языке как-то даже неестественно, вроде бы не с руки [3]. Но я это отношу к своей обезьяньей сущности. Сила родного языка, в числе всего прочего, именно в его шумах и звонах, вне которых не дышат (для творчества прежде всего) все умственные построения.
Поэзия, несмотря на весь свой субъективизм, может существовать только если личность, субъект весь есть сколок великого объективного духа времени. Так было с Пушкиным, Некрасовым, Блоком, Маяковским... И не просто время, а его объективные эмоции. Мне кажется, отсутствие у нас сейчас поэзии и поэтов [4] — это прежде всего отсутствие у нашего времени «несущей оси» чувств.
Они, чувства, есть, но эти чувства — не движители, не определители времени, как вольнолюбие общества Пушкина, народолюбие Некрасова, гибельность Блока, разрушительность Маяковского. Наши же хорошие поэты (от Твардовского до Слуцкого, Самойлова и др.) — это поэты уже не нашего времени.
Цвет нашей поэзии — это или революция, или война (пред-, она, — после). Все эти события уже дали свою продукцию.
А голой формой русская поэзия никогда не держалась, и Хлебников в том числе.
Те проблемы, которыми живёт сейчас мир, эти проблемы должны и могут породить только разрушителя, что и есть Пикассо, например.
Когда нечего воспевать, тогда надо крушить.
Что и делал во время пред- Маяковский.
Всякий литературный процесс, если уже перейти к прозаической литературе, — это фронт со многими эшелонами (передовая, рядом с передовой, резервы, обозы, обеспечение, тыл и проч.). По мере продвижения к передовой войска приобретают всё более боеспособный вид.
Любой гений обеспечен армией далеко не-гениев.
У нас сейчас хорошая, интересная проза. Но ведь она тоже обеспечена горами почти-макулатуры. Жизнь не идёт, как она должна идти по нашим представлениям. Она идёт — как она может идти по своим началам.
Что у вас с библиотеками? Наладился альянс меча и орала? [5]
Письма Ваши лежат «до востребования». Не пренебрегайте. Всему свой час. [6]
В «Совр. драматургии», 1983, № 2, «Скамейка» А. Гельмана.
Статьи Л. Аннинского, Эфроса, Брагинского.
Как с жильём? [7]
Будьте здоровы на путях прогресса в ниву просвещения.
Роспись
Примечания
1. Я писала 18 октября:
«...читала ещё Александрова “Эпоха и кино”. Снова: “я и девочка”, “я и белочка” — Эйзенштейн у него получился маленьким... Опять же: Эйзенштейн со Сталиным не соглашался — и умер от инфаркта с незаконченным “Грозным” и неувиденным “Да здравствует Мексика!”. А Александров соглашался — и здравствует. Назывался-назывался скромненько учеником — да вдруг и стал руководителем... И ведь даже сейчас, когда можно, не пишет, что и Эйзенштейна, и Довженко, и многих других загубили! (Это и по поводу “Мы из джаза”, “хотя я фильма не видела”)».
2. Вопрос о масштабе личности великих и их мемуаристов мы обсуждали и в первом письме Галины Васильевны — в связи с читаемыми ею «Разговорами с Гёте» Эккермана.
3. Я перешла (точнее, «переехала») на работу в Жовтневую (Великооктябрьскую) школу Белопольского района и делилась «этнографическими заметками», в том числе и по поводу разгаданного Г. В. воробья (то же моё письмо от 18 октября):
«“Карабец”, действительно, — воробей.
Когда я начинаю их учить правильно говорить по-украински [никогда не забуду, как они смеялись, когда я сказала, что неправильно говорить “мыть пола́”, нужно говорить если по-русски, то мыть пол или полы, а если по-украински... “А як?” — замерли они в полном недоумении... “Ми́ти підло́гу...” (мы́ты пидло́гу). Я думала, они умрут от смеха: они сгибались пополам от хохота, хватались за животики, утирали слёзы... — Т. Б.], получаю в ответ самокритичное: “А ми — русько-українці...”. Ловлю себя на том, что начинаю думать украинскими кусками, что привело к гипотезе: мыслим мы не только образами и понятиями, а и звуковыми “слепками” [чем я тут горжусь — что я предвосхитила мои возлюбленные гаспаровские (Б. Гаспарова, «Язык. Память. Образ. Лингвистика языкового существования») коммуникативные фрагменты, которые (а не слово) есть единица членения речи — Т. Б.]. По крайней мере, я “слышу” в такие моменты чужие реплики в себе по-украински. И — так, как говорят люди вокруг, а не так, как я бы сама произнесла это на украинском языке. (Как сказала бы здесь Кривопишина: “Вы говорите горячо, но сбивчиво”.)».
«Уже было политзанятие, на котором познакомилась с контингентом. В полном восторге!
“Раздают” показательные мероприятия. Кто-то возражает:
— Та не буде він проводити, він же пенсіонер!
Парируют:
— Ну й що, що він пенсіонер? Що, у нього на лобі написано, що він пенсіонер? Що ж його тепер, до́ма зашить, чи що?».
4. В том же письме я «крушила основы отечественной литературы» с помощью орнитологических аналогий:
«Недавно шла утром на работу.
На заборе сидели индюки. У них мания величия почему-то, непременно куда-нибудь повыше залезть нужно.
Вдруг вспомнила: было как-то у бабушки чудо цивилизации, по прозванию индоутки.
Что за несчастные существа!
Крыльев нет совсем. Голоса нет. Только тело, жирное, тяжёлое.
А стремление залезть повыше — осталось!
И вот они начинают подпрыгивать, обрубками, которые у них вместо крыльев, судорожно шевелить, клюв раскрывать беззвучно.
Наконец взгромоздятся после долгих мучений. Сидят, растопырив обрубки, раскрывают клюв, а оттуда — только сипение.
И жалко, и гадко.
Вот так же гадко и жалко стало, когда прочитала-просмотрела девятый номер “Юности”.
Карабкаются все на постаменты, кто как умеет, поют, крыльями машут, а — безголосые и бескрылые».
5. Цитата из этого же моего письма:
«Начала читать “Житейские воззрения кота Мурра”. Взяла в заводской библиотеке — вчера с Ириной совершили вылазку — дипломатический визит.
Описываю.
В жарко натопленной, душной комнате сидит некое существо в тёплой кофте и вязаной шапке. Немытые жидкие волосы. Осоловелые глаза. Что? “Дружба народов”? “Новый мир”? А у нас за прошлые годы есть, а в этом году я не выписывала...
Догадываемся, что вообще не имеет понятия. Жена местного “владетельного” милиционера.
Никакого образования. Детям книг не даёт — вернее, даёт не то, что нужно. О литературе вообще представления не имеет.
Всё же проникли в фонды. Поживиться можно. “Всемирка” на дом.
Скоро пойдём с таким же визитом в колхозную б-ку.
Там журналы есть, но в читальном зале. Будем просить на ночь. Получится ли? — Всё будет зависеть от дипломатических талантов.
А вообще сейчас “книги читаю в свободное время” (как пишет мой племянник в ответ на мой вопрос) [Серёже восьмой год — Т. Б.]. Я-то знаю, что за этим “свободным временем” стоит!».
Из письма от 27 октября:
«С библиотеками альянса не получилось. Сплошной мезальянс.
С Нового года перейдём на свой корм: сестра выписала для меня ЛГ, ИЛ, ДН, Ира выписала “Новый мир”.
“Всесвіта” всегда навалом в киосках. Скомпрометировавшую себя “Литературную Грузию” выписывать не стала, пусть сами её и читают.
“Юность” впала в детство окончательно. Ни на “Знание”, ни на “Силу” денег уже не осталось...
<...> В дни блаженные болезни “учиталась” до того, что даже вынуждена была в качестве противоядия телевизор посмотреть. Итоги анализа: одна передача снимает чары книг с полдесятка».
6. Не пренебрегаю, дорогая, незабвенная Галина Васильевна! Да, он пришёл...
7. Я сначала ездила в Жовтневое из Сум, потом мне дали «комнатку Раскольникова» в коттедже, приспособленном под общежитие для «педиков и медиков»: в больших комнатах большого двухэтажного дома, предназначенного для большой семьи, жили медсёстры Жовтневой больницы, моя была по первому назначению библиотекой (да! символично... и да, именно библиотекой — это был колхоз-миллионер, могли себе позволить такие коттеджи, которых в центре посёлка было несколько, четыре или шесть, а может и восемь, я же топографический кретин), в ней помещалась в длину ровно кровать (от стены до стены, так что я могла открывать дверь не вставая с постели), а в ширину и того меньше: кровать, плюс шаг до шкафа, стоявшего у стены; у окна стоял стол и стул.
Но там была вода в доме (и, кажется, даже горячая), канализация и прочие блага́.
Ещё из интересного (из письма от 18 октября) — цитата из Жан-Поля:
«По крайней мере комическим писателям следует хорошо зарубить на носу, что следует дольше работать над планом, чем над исполнением (так христиане давно уже поступают со своими нравственными замыслами».
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.