tamara_borisova (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
tamara_borisova) wrote2012-03-21 01:06 am
tamara_borisova) wrote2012-03-21 01:06 am
Entry tags:
День ослепительно белый
Камень лежит у жасмина.
Под этим камнем клад.
Отец стоит на дорожке.
Белый-белый день.
В цвету серебристый тополь,
Центифолия, а за ней —
Вьющиеся розы,
Молочная трава.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Вернуться туда невозможно
И рассказать нельзя,
Как был переполнен блаженством
Этот райский сад.
Арсений Тарковский. Белый день
21 марта моему папе исполнилось шесть лет.
А мне было гораздо меньше, когда я его стала помнить.
Может быть, с двух моих лет, а может — раньше.
И это была совсем не грозная фигура для меня — наши родители никогда не были грозными или карающими: я не только не помню бьющей руки или даже шутливого шлепка — я не помню окрика, просто повышенного голоса.
И тем более смешна была бы фраза из уст мамы: вот погодите, я отцу расскажу!
Мама была строже — она боялась за наши жизни и никуда одних не отпускала: я уже училась в институте и просилась в поездку вместе с одногруппниками, говоря: пап, ну скажи маме...
И папа послушно повторял:
— Валя, ну что ты её держишь, отпусти!
Мама сердилась:
— Да? а вдруг авария? а вдруг что-то ещё в пути случится?..
Тут надо было вовремя удалиться из комнаты, чтобы, переждав бурный спор родителей, получить огорчённое благословение мамы:
— Ну ладно... только смотри, сразу же позвони домой, как приедете на вокзал!
Наверное, самым первым впечатлением-воспоминанием от папы (нашего с Лилей «папки») было не тактильное (хотя он носил меня на руках чаще мамы, если они шли куда-то вместе), а «звуковое». Он не только играл на гитаре, мандолине и аккордеоне, но и пел.
И чаще всего даже не совсем «пел», а мурлыкал: он ещё только подходил к дому, а мы уже знали, был ли день удачным: нет, в неудачные дни он не молчал тоже, но интонации «мурлыканья» были другие.
Но самым сильным (не первым, но более сильным) «составляющим элементом» образа были запахи: запахи машин, механизмов — не тех, которые ремонтируются (он неизменно работал главным инженером и к ремонту «автопарка» — тракторного, комбайнового, автомобильного — не имел непосредственного отношения), а тех, на которых ездят: у нас всегда был мотоцикл (чаще всего трёхколёсный, с коляской) — а для более дальних поездок выделялся и более серьёзный транспорт: «бобик» и «летучка».
Бобиком назывался уазик: первый советский «джип» «милицейского» типа — с брезентовым верхом, а летучкой была машина техпомощи, оборудованная всякого рода подъёмными механизмами и с набором инструментов, лежащих в двух ящиках под откидными дерматиновыми сиденьями-крышками.
Там пахло бензином, соляркой, мазутом и солидолом — это был запах сильной, надёжной и защищённой жизни, правильной и единственно возможной.
Я начала с разборки аккордеона в восьми- или девятилетнем возрасте, а закончила подворовыванием инструментов из папиного железного домашнего ящика с хитрыми ручками — уже когда мне было лет двадцать с лишним и я купила себе велосипед.
Сейчас этот ящик у меня — и он пополнился множеством гаечных ключей, разводным и газовым, ручной дрелью, десятками пилочек и напильников, отвёрток и шурупов, молотками и топорами...
Вот на этой фотографии папа в поле, вместе с управляющим Алексеем Ивановичем Москаленко (и по-моему, чуть поодаль виднеется сельхозтехниковский «бобик», на котором они приехали):
Мы жили в одном доме на две квартиры, специально построенном для «начальства», очень дружно: мама дружила с Анной Емельяновной и её мамой (которую внуки называли бабця), я дружила с Таней и Игорем, с которыми была примерно одного возраста (Таня чуть постарше, Игорь чуть помладше меня), а Лиля по причине своего «зрелого возраста» (на 4,5 года старше меня) дружила с детьми других соседей, живших через дорогу и чуть наискосок...
На нашей половине двора по вечерам стоял папин «колясочный» мотоцикл, и мы играли, сидя в коляске или на одном из глянцевитых чёрных сидений, похожих на сёдла...
Во время второго домрайсада благодаря папе я увидела главное чудо своей жизни: великий и прекрасный, чудесно-обыкновенный земной рай, по пыльным тропинкам «далёких планет» которого я ходила боса́я...
Все дома моего детства выдавались ему, — как и «офисная мебель» тех времён: обитые дерматином с помощью золотистых или серебристых фигурных гвоздиков диваны, столы и стулья.
А знаете ли вы, что такое грейдерная дорога?
Я увидела её из низкой коляски того самого папиного мотоцикла (опусти руку — и коснёшься земли, правда, делать это строго запрещалось мамой): это такие объездные дороги, которые были бы обычными просёлочными, если бы не утрамбовывались они особым образом: шёл грейдер — трактор с широким ковшом-скребком, ровным-ровнёхонько, до синеватого отполированного блеска снимавшим слой земли... Такая дорога не раскисала от дождей, поскольку её поверхность хоть и была земляной, но твёрдо-претвёрдо земляной, почти асфальтовой. И боже мой, как же хотелось провести пальцами по её зеркально-радужной поверхности!
И всё же вот эта фотография (которую мне захотелось выбрать сегодня) — характеристика папы «от обратного»: уже став взрослой (и даже более чем), я поняла, что он был абсолютно не земным, не «воплощённым», безбытным человеком, несмотря на большое количество «овеществлённого» им «земного труда».
Не пшеница или рожь, не налаженные, отремонтированные или приобретённые в «парк» новые механизмы, не починенные с помощью тесёмочек или крышечек бытовые приборы... всё это никак не характеризовало личность моего отца, просто обстоятельствами жизни «приставленного» к реальным делам...
Это был абстрактный мыслитель, отвлечённый теоретик (пусть порой за неимением достойного объекта занимавшийся любым подвернувшимся) и вдохновенный экспериментатор (я уже рассказывала, как однажды, вернувшись с нами с моря, мама с изумлением обнаружила среди наконсервированной в наше отсутствие продукции несколько банок с таинственной надписью «Огурцы кисло-свежие», которые вскоре повыстреливали и растеклись серо-зелёной лужей: папа действительно смешал свежие и квашеные огурцы и закатал их в банки, — но я помню и обалденной вкусноты варенье из... дынных корочек, поскольку изводить на варенье целые дыни папа посчитал буржуазной блажью), чистейшей воды пассионарий, нарушавший все законы и запреты, правила и установления...
Он постоянно терял вещи и предметы: забывал чемоданы и сумки на скамейках в автобусных ожидалках и на железнодорожных вокзалах, забывал закрывать входную дверь, забывал палку, когда стал хромым и старым...
В последние годы он увлёкся разработкой новой теории... происхождения Вселенной, уж не знаю, насколько имевшей здравые основания.
Но умирая в больнице, он просил меня послать письмо в какой-то (что ли, американский?) астрофизический институт: накануне оно вернулось, и он всё волновался, что оно не дойдёт — он не успеет послать заново...
И утром в день (ночь) его смерти я первым делом пошла и опустила письмо в ящик.
А к сорока дням сделала ему подарок: сканировала статьи, любовно напечатанные им на моей (подаренной ему — о, сколько было радости!) пишущей машинке, и поместила на специально созданном сайте.
Он приснился мне всего несколько раз в первые дни и месяцы — я думаю, он ушёл с лёгким сердцем в родные для него безбытные и безматериальные пространства чистой мысли, и ему там хорошо — «в беседах с великими» (он очень часто — полушутя — говорил: не мешайте мне спать: во сне я беседую с великими людьми!).
Папка, дорогой!
Я уверена: твоё письмо к звёздам об их происхождении — дошло до адресата.
Пусть твоя любимая вселенная будет тебе пухом...
Музыкальный киоск
Отсюда.
Под этим камнем клад.
Отец стоит на дорожке.
Белый-белый день.
В цвету серебристый тополь,
Центифолия, а за ней —
Вьющиеся розы,
Молочная трава.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Вернуться туда невозможно
И рассказать нельзя,
Как был переполнен блаженством
Этот райский сад.
Арсений Тарковский. Белый день
21 марта моему папе исполнилось шесть лет.
А мне было гораздо меньше, когда я его стала помнить.
Может быть, с двух моих лет, а может — раньше.
И это была совсем не грозная фигура для меня — наши родители никогда не были грозными или карающими: я не только не помню бьющей руки или даже шутливого шлепка — я не помню окрика, просто повышенного голоса.
И тем более смешна была бы фраза из уст мамы: вот погодите, я отцу расскажу!
Мама была строже — она боялась за наши жизни и никуда одних не отпускала: я уже училась в институте и просилась в поездку вместе с одногруппниками, говоря: пап, ну скажи маме...
И папа послушно повторял:
— Валя, ну что ты её держишь, отпусти!
Мама сердилась:
— Да? а вдруг авария? а вдруг что-то ещё в пути случится?..
Тут надо было вовремя удалиться из комнаты, чтобы, переждав бурный спор родителей, получить огорчённое благословение мамы:
— Ну ладно... только смотри, сразу же позвони домой, как приедете на вокзал!
Наверное, самым первым впечатлением-воспоминанием от папы (нашего с Лилей «папки») было не тактильное (хотя он носил меня на руках чаще мамы, если они шли куда-то вместе), а «звуковое». Он не только играл на гитаре, мандолине и аккордеоне, но и пел.
И чаще всего даже не совсем «пел», а мурлыкал: он ещё только подходил к дому, а мы уже знали, был ли день удачным: нет, в неудачные дни он не молчал тоже, но интонации «мурлыканья» были другие.
Но самым сильным (не первым, но более сильным) «составляющим элементом» образа были запахи: запахи машин, механизмов — не тех, которые ремонтируются (он неизменно работал главным инженером и к ремонту «автопарка» — тракторного, комбайнового, автомобильного — не имел непосредственного отношения), а тех, на которых ездят: у нас всегда был мотоцикл (чаще всего трёхколёсный, с коляской) — а для более дальних поездок выделялся и более серьёзный транспорт: «бобик» и «летучка».
Бобиком назывался уазик: первый советский «джип» «милицейского» типа — с брезентовым верхом, а летучкой была машина техпомощи, оборудованная всякого рода подъёмными механизмами и с набором инструментов, лежащих в двух ящиках под откидными дерматиновыми сиденьями-крышками.
Там пахло бензином, соляркой, мазутом и солидолом — это был запах сильной, надёжной и защищённой жизни, правильной и единственно возможной.
Я начала с разборки аккордеона в восьми- или девятилетнем возрасте, а закончила подворовыванием инструментов из папиного железного домашнего ящика с хитрыми ручками — уже когда мне было лет двадцать с лишним и я купила себе велосипед.
Сейчас этот ящик у меня — и он пополнился множеством гаечных ключей, разводным и газовым, ручной дрелью, десятками пилочек и напильников, отвёрток и шурупов, молотками и топорами...
Вот на этой фотографии папа в поле, вместе с управляющим Алексеем Ивановичем Москаленко (и по-моему, чуть поодаль виднеется сельхозтехниковский «бобик», на котором они приехали):
Мы жили в одном доме на две квартиры, специально построенном для «начальства», очень дружно: мама дружила с Анной Емельяновной и её мамой (которую внуки называли бабця), я дружила с Таней и Игорем, с которыми была примерно одного возраста (Таня чуть постарше, Игорь чуть помладше меня), а Лиля по причине своего «зрелого возраста» (на 4,5 года старше меня) дружила с детьми других соседей, живших через дорогу и чуть наискосок...
На нашей половине двора по вечерам стоял папин «колясочный» мотоцикл, и мы играли, сидя в коляске или на одном из глянцевитых чёрных сидений, похожих на сёдла...
Во время второго домрайсада благодаря папе я увидела главное чудо своей жизни: великий и прекрасный, чудесно-обыкновенный земной рай, по пыльным тропинкам «далёких планет» которого я ходила боса́я...
Все дома моего детства выдавались ему, — как и «офисная мебель» тех времён: обитые дерматином с помощью золотистых или серебристых фигурных гвоздиков диваны, столы и стулья.
А знаете ли вы, что такое грейдерная дорога?
Я увидела её из низкой коляски того самого папиного мотоцикла (опусти руку — и коснёшься земли, правда, делать это строго запрещалось мамой): это такие объездные дороги, которые были бы обычными просёлочными, если бы не утрамбовывались они особым образом: шёл грейдер — трактор с широким ковшом-скребком, ровным-ровнёхонько, до синеватого отполированного блеска снимавшим слой земли... Такая дорога не раскисала от дождей, поскольку её поверхность хоть и была земляной, но твёрдо-претвёрдо земляной, почти асфальтовой. И боже мой, как же хотелось провести пальцами по её зеркально-радужной поверхности!
И всё же вот эта фотография (которую мне захотелось выбрать сегодня) — характеристика папы «от обратного»: уже став взрослой (и даже более чем), я поняла, что он был абсолютно не земным, не «воплощённым», безбытным человеком, несмотря на большое количество «овеществлённого» им «земного труда».
Не пшеница или рожь, не налаженные, отремонтированные или приобретённые в «парк» новые механизмы, не починенные с помощью тесёмочек или крышечек бытовые приборы... всё это никак не характеризовало личность моего отца, просто обстоятельствами жизни «приставленного» к реальным делам...
Это был абстрактный мыслитель, отвлечённый теоретик (пусть порой за неимением достойного объекта занимавшийся любым подвернувшимся) и вдохновенный экспериментатор (я уже рассказывала, как однажды, вернувшись с нами с моря, мама с изумлением обнаружила среди наконсервированной в наше отсутствие продукции несколько банок с таинственной надписью «Огурцы кисло-свежие», которые вскоре повыстреливали и растеклись серо-зелёной лужей: папа действительно смешал свежие и квашеные огурцы и закатал их в банки, — но я помню и обалденной вкусноты варенье из... дынных корочек, поскольку изводить на варенье целые дыни папа посчитал буржуазной блажью), чистейшей воды пассионарий, нарушавший все законы и запреты, правила и установления...
Он постоянно терял вещи и предметы: забывал чемоданы и сумки на скамейках в автобусных ожидалках и на железнодорожных вокзалах, забывал закрывать входную дверь, забывал палку, когда стал хромым и старым...
В последние годы он увлёкся разработкой новой теории... происхождения Вселенной, уж не знаю, насколько имевшей здравые основания.
Но умирая в больнице, он просил меня послать письмо в какой-то (что ли, американский?) астрофизический институт: накануне оно вернулось, и он всё волновался, что оно не дойдёт — он не успеет послать заново...
И утром в день (ночь) его смерти я первым делом пошла и опустила письмо в ящик.
А к сорока дням сделала ему подарок: сканировала статьи, любовно напечатанные им на моей (подаренной ему — о, сколько было радости!) пишущей машинке, и поместила на специально созданном сайте.
Он приснился мне всего несколько раз в первые дни и месяцы — я думаю, он ушёл с лёгким сердцем в родные для него безбытные и безматериальные пространства чистой мысли, и ему там хорошо — «в беседах с великими» (он очень часто — полушутя — говорил: не мешайте мне спать: во сне я беседую с великими людьми!).
Папка, дорогой!
Я уверена: твоё письмо к звёздам об их происхождении — дошло до адресата.
Пусть твоя любимая вселенная будет тебе пухом...
Музыкальный киоск
Отсюда.
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
no subject
Да, и любимая его вселенная стала ему пухом... Я верю.
Светлая память.
(no subject)
no subject
Очень красиво и тонко написано!
(no subject)
no subject
Залетел на грешную Землю – и все вокруг освещал. И Вы в результате не стали сестрой милосердия. И выросли в домрайсадах.
Светлая память и мягкой межзвездной пыли!
(no subject)
no subject
Вселенная пухом...
(no subject)
no subject
Спасибо за рассказ о папе.
(no subject)
Светлая память...
Первое
Это было недавно
От силы – неделю назад
Это было недавно
Я помню, отчетливо помню:
В листьях мокрые сливы,
Ромашек сиреневых сад,
Под ногой почерневшие доски,
Дождинка с карниза – в ладони.
Не сердись, это было вчера
И пускай мне 15 уже
Все равно лепесткам тех цветов до сих пор доверяю
И опять возвращаюсь туда, где в песочнице мальчик играет,
Где проблем не бывает важней, чем блины из песка...
Апрель 1987 г.
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
Re: Светлая память...
no subject
Какое лицо! Весь характер, как на ладони.
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
А не сохранилось ли у тебя бумаг про его теорию вселенной? Может, рассказывал? Занаешь, мы отмахиваемся от стариковских бредней, а на самом деле в них не меньше прелести (и здравого смысла!), чем в детских предположениях и идеях. Только на деток мы умиляемся и восторгаемся...
А инструменты: аккордеон, балалайка и гитара были у вас в доме до его преклонных лет? или только по молодости играл?
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
Светлая память!
(no subject)