tamara_borisova (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
tamara_borisova) wrote2013-03-20 08:06 pm
tamara_borisova) wrote2013-03-20 08:06 pm
Entry tags:
Стикс
Нету иного пути,
Как через руку твою, —
Как же иначе найти
Милую землю мою?
Плыть к дорогим берегам
Если захочешь помочь,
Руку приблизив к устам,
Не отнимай её прочь.
Тонкие пальцы дрожат,
Хрупкое тело живёт:
Лодка скользящая над
Тихою бездною вод.
Осип Мандельштам
Я никак не могла понять, почему в детстве я так боялась этих мостов.
Я их боялась так, что они прочно вошли в мои взрослые сны, повторяющиеся в трудных ситуациях, когда я «тонула» в проблемах, пыталась обойти какие-то жизненные препятствия — или когда «топили» меня люди, которых считала я близкими.
Я всегда видела мост — они были разными: деревянными и металлическими, широкими и узкими, длинными и короткими, разной степени протяжённости и разрушенности, — но всегда их практически невозможно было перейти нормальным путём, не рискуя провалиться то в ледяную и прозрачную воду, то в дымящуюся тёплым туманом мутную.
Они были разрушенными то в начале, то в середине, то в конце пути: в деревянных не хватало досо́к, металлические провисали глубоко в воду, предательски кренились в сторону, и пройти по ним можно было только держась за тонкую и гибкую проволоку «перил».
Многие из мостов просто обрывались посредине, и добраться до противоположного берега можно было только вплавь.
Для преодоления других нужно было спускаться под мост, опять-таки не выпуская из рук «путеводной нити», точнее, путеводной проволоки, — или, наоборот, по-цирковому уцепившись руками и ногами, так перебираться на нужный берег.
Когда я приехала в Нововасильевку уже с фотоаппаратом (это был 2010-й год и все последующие — ежегодно), я сфотографировала оба основных моста, по которым я ходила в школу, библиотеку, в кино и магазины: иного пути из нашего дома на Почтовой на центральную Кооперативную не было.
Как видно на карте (за которую спасибо Игорю Гузикову: используя её два варианта — подписанный и не подписанный, я смогу многое показать наглядно в этом и следующих лоскутках), река разрезает Нововасильевку практически везде (смотрим голубую линию):
Зелёненький человечек с растопыренными ножками — это домрайсад, из которого в центр я могла попасть двумя способами (зелёный пунктир): по ближней балочке (оттуда было ближе к школе) — и по Почтовому переулку (переходящему в Школьную улицу в районе средней школы, наша же начальная была на Кооперативной, там же, где и магазины, кинотеатр, библиотека и прочие блага цивилизации).
Если я шла по балочке вот по этой тропинке вдоль малого парка:
...я шла через металлический подвесной мост (и справа начинался большой парк, то есть малый и большой парки — это, по сути, один и тот же парк, но разделённый рекой).
Он раскачивался при каждом твоём шаге и предупреждающе погромыхивал, делая вид, что вот-вот уйдёт вместе с тобой под воду — в начале пути.
Посредине он выгибался, а когда ты даже со своим малым детским весом достигал самой верхней точки, он резко оседал вниз, а ещё через несколько шагов (всегда неожиданно, как ты ни готовился) выстреливал вверх, освобождаясь от надоедливого груза, — и чтобы тебя не выщелкнуло катапультой на противоположный берег, ты должен был судорожно вцепиться в проволочные перила...
Оставшиеся шаги на пути к спасительному (и твёрдому) берегу делались на дрожащих (в том числе и от счастья, испытываемого погибавшим, но не погибшим путником), предательски гнущихся ногах.
Вот он, этот злобный крокодил:
в сторону Кооперативной...
...в сторону Почтовой:
Большой мост в Почтовом переулке состоял из двух частей: проезжей и пешеходной.
По проезжему каменному нам ходить строго воспрещалось: там ездили машины.
Нужно было идти по узенькому металлическому, в котором абсолютно ничего страшного я в свой приезд три года назад не усмотрела.
Ну, уровень воды был повыше, речка почище, она текла, а не напоминала «тарковскую» зону, как сейчас, — ну так иди и вниз не смотри, и страшно не будет...
И не нужно ходить по подвесному — лучше пройти чуть дальше, но безопаснее...
Вид на оба моста от Кооперативной улицы на Почтовую, фотография 2010 года
Разгадка пришла неожиданно — когда Алла Тарасова выложила в «одноклассниковой» группе «Нововасильевке — 190 лет» невероятно трогательную фоточку: как она вместе со своим классом, с нашей общей учительницей Екатериной Ивановной Ивановой (но не одновременно: я пошла в школу два года спустя) и некоторыми родителями идёт по мосту в первый раз в первый класс: торжественная линейка проходила в средней школе, а затем малышню вели в начальную (значит, я свой путь в социум прошла так же).
(Алла там с таким смешным бантом — как будто бабочка этаким самолётиком, делающим вираж, случайно присела ей на голову: смотрите на косые опоры перил, на уровне третьей идёт меленькая беленькая девочка с двумя бантиками [и за ней мальчик], а чуть впереди неё — Алла; сразу же за ней сзади виднеется Екатерина Ивановна с гладко убранными волосами.)
Вот эта дорога — от средней школы на Школьной улице по Почтовому переулку вперёд через мосты на Кооперативную улицу и (повернув влево) к начальной школе:
— А до какого года был этот мост, — спросила я у Аллы, — что-то я не помню деревянного?..
— Да я сама не помню, — ответила Алла, — сейчас полезу в архивы уточнять...
И уточнила: оказывается, до 1984 года (напомню, что из Нововасильевки мы уехали в 1969-м) был старый деревянный мост, вплотную примыкавший к каменному проезжему, так что машины обдавали пешеходов пылью и грязью (и на фоточке проезжую часть видно: впереди, за первой девочкой — за её букетом), а в 1984-м он сломался при очень симптоматичных обстоятельствах.
В этом году баптисты отмечали столетие со дня первого съезда, проходившего в 1884 году в Нововасильевке, и съехалось много гостей.
Чтобы отвлечь внимание народа от религиозного события, советские власти решили устроить «альтернативный праздник» — какое-то эстрадно-фольклорное действо.
Гостей съехалось ещё больше, мост не выдержал перегрузки и рухнул.
Вместо него соорудили металлический, запечатлённый мной в 2010 году...
...И я мгновенно вспомнила — очевидно, травматически вытесненные памятью — свои каждодневные муки: я должна была преодолевать этот стикс по меньшей мере дважды в день — это если только в школу.
А ведь была ещё библиотека (через день), кино, магазины, куда нас с Лилей посылала мама: за молоком, хлебом, сахаром, солью... да мало ли!
И, конечно же, не все доски были целы: кто хоть раз видел деревянный мост и шёл по нему, тот вспомнит и дыры от сучков, и кривые и отсутствующие доски, и некоторые слишком тонкие, ненадёжно прогибающиеся даже под детской ногой...
А щели? В них запросто можно было попасться, как в капкан, и больно стесать кожу, порой до крови.
Я вспомнила, как судорожно вцеплялась в деревянные перила и шла, внимательно глядя под ноги и выбирая наиболее надёжные доски, — и конечно же я видела то бурную и пенную, то холодную осенне-зимнюю, то тёплую весенне-летнюю воду...
И боялась, боялась, боялась — отчаянно, до пересохшего рта, сбивчивого дыхания, дрожания ног и сердца, бешено колотящегося в груди, как птичка в клетке.
Но иного пути не было — и я шла.
Ежедневно, от двух раз до шести-восьми в день, — каждый раз выбирая из двух зол-мостов менее страшное... но какое из них было меньше, до сих пор сказать не могу.
Причём мне даже и в голову не могло прийти позвать на помощь маму, чтобы она переводила меня через мост, — я не могла рисковать ещё и ею: я слишком рано заняла по отношению к маме положение опекающей, а не опекаемой, я не имела права подвергать её дополнительной опасности.
В возрасте 32-х лет мама переболела тяжелейшей формой энцефалита: то ли простудилась, то ли переволновалась, то ли что-то свернула в шейных позвонках (они ехали с папой в «бобике» [это такой как бы милицейский уазик, но это была не милицейская машина, а первый советский внедорожник, этакий советский джип] и перевернулись, свалившись в кювет, — «вверх ногами», то есть вниз крышей).
И всё наше детство мы жили под дамокловым мечом маминой смерти: у неё случались так называемые «диэнцефальные кризы», когда она почти (или не почти) теряла сознание: давление падало (однажды, это было уже в Приазовье, мне было лет тринадцать, мы были в гостях у бабушки Маруси, давление у мамы упало до 50 на 20... я убежала на огород, там пала на колени и молилась, заламывая руки, — пока привезённый дядей Толей его друг врач спасал маму — и спас! спасибо ему и теперь уж царство небесное...), у мамы начинала непроизвольно-судорожно дёргаться голова из стороны в сторону, так что удержать моих сил не хватало: Лиля удерживала, а я пыталась попасть ложкой в мамин рот, чтобы влить корвалол, — первая помощь, пока ехала вызванная нами скорая)...
Мама не должна была выжить: она рассказывала однажды нашей родственнице или соседке, а я подслушала, — как то стремительно снижался на неё потолок, то мгновенно уходил в космические выси, как перекашивались углы комнаты (я однажды немножко хлебнула маминого горюшка: поехала из Приазовья в Нововасильевку в больницу уже в возрасте 16 лет проведать приазовскую подружку, заболевшую нейроинфекцией, заразилась от неё и отлежала в нововасильевской же больнице две недели, точнее, просидела полусидя, потому что если лежать, то мир ехал и валился изо всех углов, успевай только уворачиваться).
Врачи говорили бабушке Марусе, чтобы мы все готовились, но мама не могла бросить нас: мне было лет пять-шесть, Лиле около десяти.
Она ползла на четвереньках от кровати к стене, поднималась, держась за спинки кроватей и, распластавшись по стене, как скалолаз по скале, шла крохотными шажочками навстречу жизни...
На той самой фотке в школьном саду и на групповой учительской мама уже после болезни.
Впоследствии она всю жизнь страдала такими приступами и жуткой, нечеловеческой головной болью, правда, переезд в Сумы неожиданно смягчил ситуацию: очевидно, более прохладный климат способствовал ослаблению болезни: приступы стали гораздо реже, но головная боль так и не отступила.
Поэтому я рано усвоила роль старшей по отношению к маме, внимательно следила за её самочувствием, щадила и никогда не рассказывала ничего, что могло бы её встревожить... даже когда соседский — дружелюбный, но слишком ретивый — пёс, удерживаемый мной за цепь, когда кто-то пришёл к нам во двор, сильно порвал мне палец одним из звеньев цепи, я полдня ходила, закрыв глубокую рану (шрам у меня до сих пор, и заметный) ваткой в сжатом кулачке, и призналась уже под вечер Лиле (а та сказала: иди сдавайся, пока не поздно, а то хуже будет, это уже не скроешь, — и я сдалась, всячески подготовив маму, что, мол, и не глубоко, и не страшно, и крови совсем не было...).
А когда она состарилась, то и вовсе попалась мне в руки, как заботливой и строгой няньке (мама смеялась: ты не перепутала, кто из нас мать?).
И поэтому борьба с мостами и химерами оставалась моим личным и повседневным богатырским подвигом.
И, наверное, поэтому всегда и во сне, и в реальной действительности я обязательно преодолеваю мост: если надо, я спущусь под него, если вброд нельзя — я перейду вплавь, если иного пути нет, я и по-цирковому переберусь, — но на нужный берег попаду: видно, очень полезным оказался этот детский стиксовый тренажёр.
(Фотографии Алёны Вихляевой.)
Музыкальный киоск
Очень нравилась мне в детстве песня про два берега — и я её часто слушала на нашем проигрывателе...
Этот вариант исполнения записан в год моего рождения:
Как через руку твою, —
Как же иначе найти
Милую землю мою?
Плыть к дорогим берегам
Если захочешь помочь,
Руку приблизив к устам,
Не отнимай её прочь.
Тонкие пальцы дрожат,
Хрупкое тело живёт:
Лодка скользящая над
Тихою бездною вод.
Осип Мандельштам
Я никак не могла понять, почему в детстве я так боялась этих мостов.
Я их боялась так, что они прочно вошли в мои взрослые сны, повторяющиеся в трудных ситуациях, когда я «тонула» в проблемах, пыталась обойти какие-то жизненные препятствия — или когда «топили» меня люди, которых считала я близкими.
Я всегда видела мост — они были разными: деревянными и металлическими, широкими и узкими, длинными и короткими, разной степени протяжённости и разрушенности, — но всегда их практически невозможно было перейти нормальным путём, не рискуя провалиться то в ледяную и прозрачную воду, то в дымящуюся тёплым туманом мутную.
Они были разрушенными то в начале, то в середине, то в конце пути: в деревянных не хватало досо́к, металлические провисали глубоко в воду, предательски кренились в сторону, и пройти по ним можно было только держась за тонкую и гибкую проволоку «перил».
Многие из мостов просто обрывались посредине, и добраться до противоположного берега можно было только вплавь.
Для преодоления других нужно было спускаться под мост, опять-таки не выпуская из рук «путеводной нити», точнее, путеводной проволоки, — или, наоборот, по-цирковому уцепившись руками и ногами, так перебираться на нужный берег.
Когда я приехала в Нововасильевку уже с фотоаппаратом (это был 2010-й год и все последующие — ежегодно), я сфотографировала оба основных моста, по которым я ходила в школу, библиотеку, в кино и магазины: иного пути из нашего дома на Почтовой на центральную Кооперативную не было.
Как видно на карте (за которую спасибо Игорю Гузикову: используя её два варианта — подписанный и не подписанный, я смогу многое показать наглядно в этом и следующих лоскутках), река разрезает Нововасильевку практически везде (смотрим голубую линию):
Зелёненький человечек с растопыренными ножками — это домрайсад, из которого в центр я могла попасть двумя способами (зелёный пунктир): по ближней балочке (оттуда было ближе к школе) — и по Почтовому переулку (переходящему в Школьную улицу в районе средней школы, наша же начальная была на Кооперативной, там же, где и магазины, кинотеатр, библиотека и прочие блага цивилизации).
Если я шла по балочке вот по этой тропинке вдоль малого парка:
...я шла через металлический подвесной мост (и справа начинался большой парк, то есть малый и большой парки — это, по сути, один и тот же парк, но разделённый рекой).
Он раскачивался при каждом твоём шаге и предупреждающе погромыхивал, делая вид, что вот-вот уйдёт вместе с тобой под воду — в начале пути.
Посредине он выгибался, а когда ты даже со своим малым детским весом достигал самой верхней точки, он резко оседал вниз, а ещё через несколько шагов (всегда неожиданно, как ты ни готовился) выстреливал вверх, освобождаясь от надоедливого груза, — и чтобы тебя не выщелкнуло катапультой на противоположный берег, ты должен был судорожно вцепиться в проволочные перила...
Оставшиеся шаги на пути к спасительному (и твёрдому) берегу делались на дрожащих (в том числе и от счастья, испытываемого погибавшим, но не погибшим путником), предательски гнущихся ногах.
Вот он, этот злобный крокодил:
в сторону Кооперативной...
...в сторону Почтовой:
Большой мост в Почтовом переулке состоял из двух частей: проезжей и пешеходной.
По проезжему каменному нам ходить строго воспрещалось: там ездили машины.
Нужно было идти по узенькому металлическому, в котором абсолютно ничего страшного я в свой приезд три года назад не усмотрела.
Ну, уровень воды был повыше, речка почище, она текла, а не напоминала «тарковскую» зону, как сейчас, — ну так иди и вниз не смотри, и страшно не будет...
И не нужно ходить по подвесному — лучше пройти чуть дальше, но безопаснее...
Вид на оба моста от Кооперативной улицы на Почтовую, фотография 2010 года
Разгадка пришла неожиданно — когда Алла Тарасова выложила в «одноклассниковой» группе «Нововасильевке — 190 лет» невероятно трогательную фоточку: как она вместе со своим классом, с нашей общей учительницей Екатериной Ивановной Ивановой (но не одновременно: я пошла в школу два года спустя) и некоторыми родителями идёт по мосту в первый раз в первый класс: торжественная линейка проходила в средней школе, а затем малышню вели в начальную (значит, я свой путь в социум прошла так же).
(Алла там с таким смешным бантом — как будто бабочка этаким самолётиком, делающим вираж, случайно присела ей на голову: смотрите на косые опоры перил, на уровне третьей идёт меленькая беленькая девочка с двумя бантиками [и за ней мальчик], а чуть впереди неё — Алла; сразу же за ней сзади виднеется Екатерина Ивановна с гладко убранными волосами.)
Вот эта дорога — от средней школы на Школьной улице по Почтовому переулку вперёд через мосты на Кооперативную улицу и (повернув влево) к начальной школе:
— А до какого года был этот мост, — спросила я у Аллы, — что-то я не помню деревянного?..
— Да я сама не помню, — ответила Алла, — сейчас полезу в архивы уточнять...
И уточнила: оказывается, до 1984 года (напомню, что из Нововасильевки мы уехали в 1969-м) был старый деревянный мост, вплотную примыкавший к каменному проезжему, так что машины обдавали пешеходов пылью и грязью (и на фоточке проезжую часть видно: впереди, за первой девочкой — за её букетом), а в 1984-м он сломался при очень симптоматичных обстоятельствах.
В этом году баптисты отмечали столетие со дня первого съезда, проходившего в 1884 году в Нововасильевке, и съехалось много гостей.
Чтобы отвлечь внимание народа от религиозного события, советские власти решили устроить «альтернативный праздник» — какое-то эстрадно-фольклорное действо.
Гостей съехалось ещё больше, мост не выдержал перегрузки и рухнул.
Вместо него соорудили металлический, запечатлённый мной в 2010 году...
...И я мгновенно вспомнила — очевидно, травматически вытесненные памятью — свои каждодневные муки: я должна была преодолевать этот стикс по меньшей мере дважды в день — это если только в школу.
А ведь была ещё библиотека (через день), кино, магазины, куда нас с Лилей посылала мама: за молоком, хлебом, сахаром, солью... да мало ли!
И, конечно же, не все доски были целы: кто хоть раз видел деревянный мост и шёл по нему, тот вспомнит и дыры от сучков, и кривые и отсутствующие доски, и некоторые слишком тонкие, ненадёжно прогибающиеся даже под детской ногой...
А щели? В них запросто можно было попасться, как в капкан, и больно стесать кожу, порой до крови.
Я вспомнила, как судорожно вцеплялась в деревянные перила и шла, внимательно глядя под ноги и выбирая наиболее надёжные доски, — и конечно же я видела то бурную и пенную, то холодную осенне-зимнюю, то тёплую весенне-летнюю воду...
И боялась, боялась, боялась — отчаянно, до пересохшего рта, сбивчивого дыхания, дрожания ног и сердца, бешено колотящегося в груди, как птичка в клетке.
Но иного пути не было — и я шла.
Ежедневно, от двух раз до шести-восьми в день, — каждый раз выбирая из двух зол-мостов менее страшное... но какое из них было меньше, до сих пор сказать не могу.
Причём мне даже и в голову не могло прийти позвать на помощь маму, чтобы она переводила меня через мост, — я не могла рисковать ещё и ею: я слишком рано заняла по отношению к маме положение опекающей, а не опекаемой, я не имела права подвергать её дополнительной опасности.
В возрасте 32-х лет мама переболела тяжелейшей формой энцефалита: то ли простудилась, то ли переволновалась, то ли что-то свернула в шейных позвонках (они ехали с папой в «бобике» [это такой как бы милицейский уазик, но это была не милицейская машина, а первый советский внедорожник, этакий советский джип] и перевернулись, свалившись в кювет, — «вверх ногами», то есть вниз крышей).
И всё наше детство мы жили под дамокловым мечом маминой смерти: у неё случались так называемые «диэнцефальные кризы», когда она почти (или не почти) теряла сознание: давление падало (однажды, это было уже в Приазовье, мне было лет тринадцать, мы были в гостях у бабушки Маруси, давление у мамы упало до 50 на 20... я убежала на огород, там пала на колени и молилась, заламывая руки, — пока привезённый дядей Толей его друг врач спасал маму — и спас! спасибо ему и теперь уж царство небесное...), у мамы начинала непроизвольно-судорожно дёргаться голова из стороны в сторону, так что удержать моих сил не хватало: Лиля удерживала, а я пыталась попасть ложкой в мамин рот, чтобы влить корвалол, — первая помощь, пока ехала вызванная нами скорая)...
Мама не должна была выжить: она рассказывала однажды нашей родственнице или соседке, а я подслушала, — как то стремительно снижался на неё потолок, то мгновенно уходил в космические выси, как перекашивались углы комнаты (я однажды немножко хлебнула маминого горюшка: поехала из Приазовья в Нововасильевку в больницу уже в возрасте 16 лет проведать приазовскую подружку, заболевшую нейроинфекцией, заразилась от неё и отлежала в нововасильевской же больнице две недели, точнее, просидела полусидя, потому что если лежать, то мир ехал и валился изо всех углов, успевай только уворачиваться).
Врачи говорили бабушке Марусе, чтобы мы все готовились, но мама не могла бросить нас: мне было лет пять-шесть, Лиле около десяти.
Она ползла на четвереньках от кровати к стене, поднималась, держась за спинки кроватей и, распластавшись по стене, как скалолаз по скале, шла крохотными шажочками навстречу жизни...
На той самой фотке в школьном саду и на групповой учительской мама уже после болезни.
Впоследствии она всю жизнь страдала такими приступами и жуткой, нечеловеческой головной болью, правда, переезд в Сумы неожиданно смягчил ситуацию: очевидно, более прохладный климат способствовал ослаблению болезни: приступы стали гораздо реже, но головная боль так и не отступила.
Поэтому я рано усвоила роль старшей по отношению к маме, внимательно следила за её самочувствием, щадила и никогда не рассказывала ничего, что могло бы её встревожить... даже когда соседский — дружелюбный, но слишком ретивый — пёс, удерживаемый мной за цепь, когда кто-то пришёл к нам во двор, сильно порвал мне палец одним из звеньев цепи, я полдня ходила, закрыв глубокую рану (шрам у меня до сих пор, и заметный) ваткой в сжатом кулачке, и призналась уже под вечер Лиле (а та сказала: иди сдавайся, пока не поздно, а то хуже будет, это уже не скроешь, — и я сдалась, всячески подготовив маму, что, мол, и не глубоко, и не страшно, и крови совсем не было...).
А когда она состарилась, то и вовсе попалась мне в руки, как заботливой и строгой няньке (мама смеялась: ты не перепутала, кто из нас мать?).
И поэтому борьба с мостами и химерами оставалась моим личным и повседневным богатырским подвигом.
И, наверное, поэтому всегда и во сне, и в реальной действительности я обязательно преодолеваю мост: если надо, я спущусь под него, если вброд нельзя — я перейду вплавь, если иного пути нет, я и по-цирковому переберусь, — но на нужный берег попаду: видно, очень полезным оказался этот детский стиксовый тренажёр.
(Фотографии Алёны Вихляевой.)
Музыкальный киоск
Очень нравилась мне в детстве песня про два берега — и я её часто слушала на нашем проигрывателе...
Этот вариант исполнения записан в год моего рождения:
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
no subject
Сама-то уже успела позабыть:-)
no subject
no subject
no subject
Расскажите про свои!
У меня это эшеровские лестницы - перепутанные, по которым никуда попасть нельзя...
Или с отсутствующими пролётами.
no subject
Как Вы написали, дорогая! Ком в горле.
Вот какой, оказывается, непростой мост.
Все неслучайно. Да и не может быть случайностей... в таком семействе.
no subject
между дом-рай-садом и будущим :)):
в оба конца видно оттуда, где ты стоишь над потоком той самой реки С.
Не потонем!
no subject
После этого детского подвига ты теперь уже всё что угодно преодолеешь. Сила!
no subject
Да, и жара, и главное - влажность.
no subject
Потому объяснять друг другу ничего не приходится...
У меня мост, у Вас снежные пространства и собаки.
И тот жуткий снегоочиститель - полезный и хороший, но до чего же страшный, хтоническое чудовище...
no subject
Сегодня будет "Фламандская школа" - самый сильный лоскут.
Трагический и прекрасный.
Набираюсь сил...
А потом будет много всякого смешного и трогательного, сначала из истории рода, потом уже из моей личной истории.
И ещё будет вставной лоскут - в связи с Нововасильевкой, но не из "шёлкового пути".
О том, что бывает с крепкой молоканской головой, ударившейся в (об) футуризм.
Не могу - предвкушаю!!!!
Наверное, дам после "Сора".
no subject
И деревянный мост, который меня никогда не пугал. мы по нему уходили почти в сказку - в лес, в поля с цветами, в прошлое ("там была война и окопы").
Были сны с провалами пролетов лестниц, ведущие к другой родне, дальней не кровью, но самим духом.
Были бесконечные, много-дневно-годичные сны-попытки придти в ДАС, и преграды, чего не было в жизни. Нереальные, дикие, фантастические кпп на вахте (ага, кпп сбылось!), колючка, или броня с пушками...
Но как-то я все же входила...
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Правильно говорят, что смелость заключается не в том, чтобы не бояться, а в том, чтобы свой страх преодолевать. Вы были очень мужественной маленькой девочкой, очень сильной, Тамарочка. Преодоление моста - это же был ежедневный подвиг, неудивительно, что до сих пор мосты снятся.
А вот у меня в детстве мост был только один - мелитопольский, над железной дорогой. Мы с мамой ходили по нему в гости к дяде Пете, нашему родственнику, и я хорошо помню, как шла и боялась. Несмотря на то, что рядом была мама и она меня держала за руку. Это первое проявление моего страха высоты было.
А потом в моей жизни мостов долго не было. Когда замуж вышла и с мужем ездила в Лихую к его маме, опять пришлось переходить по мосту над железной дорогой. Страха, как в детстве, не было, но ощущение неприятное каждый раз возникало.
Но это мелочи по сравнению с мостом через Дон. Вот чего я боюсь, так это его. Только подумаю, представлю, что перехожу, и уже страшно становится. Меня на него и палкой не загонишь:)
no subject
Я вот сейчас реальных мостов не боюсь - остался только детский страх... точнее, путь преодоления.
И как только в реальной жизни что-то надо "перейти", какой-то "рубикон", - тут как тут является сон, и я перехожу сначала там, а потом и в реальности. :)
Помню тот мостик в Мелитополе и помню наши разговоры о нём. (Халва-халва-халва.) :)))