![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tamara_borisovaНету иного пути,
Как через руку твою, —
Как же иначе найти
Милую землю мою?
Плыть к дорогим берегам
Если захочешь помочь,
Руку приблизив к устам,
Не отнимай её прочь.
Тонкие пальцы дрожат,
Хрупкое тело живёт:
Лодка скользящая над
Тихою бездною вод.
Осип Мандельштам
Я никак не могла понять, почему в детстве я так боялась этих мостов.
Я их боялась так, что они прочно вошли в мои взрослые сны, повторяющиеся в трудных ситуациях, когда я «тонула» в проблемах, пыталась обойти какие-то жизненные препятствия — или когда «топили» меня люди, которых считала я близкими.
Я всегда видела мост — они были разными: деревянными и металлическими, широкими и узкими, длинными и короткими, разной степени протяжённости и разрушенности, — но всегда их практически невозможно было перейти нормальным путём, не рискуя провалиться то в ледяную и прозрачную воду, то в дымящуюся тёплым туманом мутную.
Они были разрушенными то в начале, то в середине, то в конце пути: в деревянных не хватало досо́к, металлические провисали глубоко в воду, предательски кренились в сторону, и пройти по ним можно было только держась за тонкую и гибкую проволоку «перил».
Многие из мостов просто обрывались посредине, и добраться до противоположного берега можно было только вплавь.
Для преодоления других нужно было спускаться под мост, опять-таки не выпуская из рук «путеводной нити», точнее, путеводной проволоки, — или, наоборот, по-цирковому уцепившись руками и ногами, так перебираться на нужный берег.
Когда я приехала в Нововасильевку уже с фотоаппаратом (это был 2010-й год и все последующие — ежегодно), я сфотографировала оба основных моста, по которым я ходила в школу, библиотеку, в кино и магазины: иного пути из нашего дома на Почтовой на центральную Кооперативную не было.
Как видно на карте (за которую спасибо Игорю Гузикову: используя её два варианта — подписанный и не подписанный, я смогу многое показать наглядно в этом и следующих лоскутках), река разрезает Нововасильевку практически везде (смотрим голубую линию):
Зелёненький человечек с растопыренными ножками — это домрайсад, из которого в центр я могла попасть двумя способами (зелёный пунктир): по ближней балочке (оттуда было ближе к школе) — и по Почтовому переулку (переходящему в Школьную улицу в районе средней школы, наша же начальная была на Кооперативной, там же, где и магазины, кинотеатр, библиотека и прочие блага цивилизации).
Если я шла по балочке вот по этой тропинке вдоль малого парка:
...я шла через металлический подвесной мост (и справа начинался большой парк, то есть малый и большой парки — это, по сути, один и тот же парк, но разделённый рекой).
Он раскачивался при каждом твоём шаге и предупреждающе погромыхивал, делая вид, что вот-вот уйдёт вместе с тобой под воду — в начале пути.
Посредине он выгибался, а когда ты даже со своим малым детским весом достигал самой верхней точки, он резко оседал вниз, а ещё через несколько шагов (всегда неожиданно, как ты ни готовился) выстреливал вверх, освобождаясь от надоедливого груза, — и чтобы тебя не выщелкнуло катапультой на противоположный берег, ты должен был судорожно вцепиться в проволочные перила...
Оставшиеся шаги на пути к спасительному (и твёрдому) берегу делались на дрожащих (в том числе и от счастья, испытываемого погибавшим, но не погибшим путником), предательски гнущихся ногах.
Вот он, этот злобный крокодил:
в сторону Кооперативной...
...в сторону Почтовой:
Большой мост в Почтовом переулке состоял из двух частей: проезжей и пешеходной.
По проезжему каменному нам ходить строго воспрещалось: там ездили машины.
Нужно было идти по узенькому металлическому, в котором абсолютно ничего страшного я в свой приезд три года назад не усмотрела.
Ну, уровень воды был повыше, речка почище, она текла, а не напоминала «тарковскую» зону, как сейчас, — ну так иди и вниз не смотри, и страшно не будет...
И не нужно ходить по подвесному — лучше пройти чуть дальше, но безопаснее...
Вид на оба моста от Кооперативной улицы на Почтовую, фотография 2010 года
Разгадка пришла неожиданно — когда Алла Тарасова выложила в «одноклассниковой» группе «Нововасильевке — 190 лет» невероятно трогательную фоточку: как она вместе со своим классом, с нашей общей учительницей Екатериной Ивановной Ивановой (но не одновременно: я пошла в школу два года спустя) и некоторыми родителями идёт по мосту в первый раз в первый класс: торжественная линейка проходила в средней школе, а затем малышню вели в начальную (значит, я свой путь в социум прошла так же).
(Алла там с таким смешным бантом — как будто бабочка этаким самолётиком, делающим вираж, случайно присела ей на голову: смотрите на косые опоры перил, на уровне третьей идёт меленькая беленькая девочка с двумя бантиками [и за ней мальчик], а чуть впереди неё — Алла; сразу же за ней сзади виднеется Екатерина Ивановна с гладко убранными волосами.)
Вот эта дорога — от средней школы на Школьной улице по Почтовому переулку вперёд через мосты на Кооперативную улицу и (повернув влево) к начальной школе:
— А до какого года был этот мост, — спросила я у Аллы, — что-то я не помню деревянного?..
— Да я сама не помню, — ответила Алла, — сейчас полезу в архивы уточнять...
И уточнила: оказывается, до 1984 года (напомню, что из Нововасильевки мы уехали в 1969-м) был старый деревянный мост, вплотную примыкавший к каменному проезжему, так что машины обдавали пешеходов пылью и грязью (и на фоточке проезжую часть видно: впереди, за первой девочкой — за её букетом), а в 1984-м он сломался при очень симптоматичных обстоятельствах.
В этом году баптисты отмечали столетие со дня первого съезда, проходившего в 1884 году в Нововасильевке, и съехалось много гостей.
Чтобы отвлечь внимание народа от религиозного события, советские власти решили устроить «альтернативный праздник» — какое-то эстрадно-фольклорное действо.
Гостей съехалось ещё больше, мост не выдержал перегрузки и рухнул.
Вместо него соорудили металлический, запечатлённый мной в 2010 году...
...И я мгновенно вспомнила — очевидно, травматически вытесненные памятью — свои каждодневные муки: я должна была преодолевать этот стикс по меньшей мере дважды в день — это если только в школу.
А ведь была ещё библиотека (через день), кино, магазины, куда нас с Лилей посылала мама: за молоком, хлебом, сахаром, солью... да мало ли!
И, конечно же, не все доски были целы: кто хоть раз видел деревянный мост и шёл по нему, тот вспомнит и дыры от сучков, и кривые и отсутствующие доски, и некоторые слишком тонкие, ненадёжно прогибающиеся даже под детской ногой...
А щели? В них запросто можно было попасться, как в капкан, и больно стесать кожу, порой до крови.
Я вспомнила, как судорожно вцеплялась в деревянные перила и шла, внимательно глядя под ноги и выбирая наиболее надёжные доски, — и конечно же я видела то бурную и пенную, то холодную осенне-зимнюю, то тёплую весенне-летнюю воду...
И боялась, боялась, боялась — отчаянно, до пересохшего рта, сбивчивого дыхания, дрожания ног и сердца, бешено колотящегося в груди, как птичка в клетке.
Но иного пути не было — и я шла.
Ежедневно, от двух раз до шести-восьми в день, — каждый раз выбирая из двух зол-мостов менее страшное... но какое из них было меньше, до сих пор сказать не могу.
Причём мне даже и в голову не могло прийти позвать на помощь маму, чтобы она переводила меня через мост, — я не могла рисковать ещё и ею: я слишком рано заняла по отношению к маме положение опекающей, а не опекаемой, я не имела права подвергать её дополнительной опасности.
В возрасте 32-х лет мама переболела тяжелейшей формой энцефалита: то ли простудилась, то ли переволновалась, то ли что-то свернула в шейных позвонках (они ехали с папой в «бобике» [это такой как бы милицейский уазик, но это была не милицейская машина, а первый советский внедорожник, этакий советский джип] и перевернулись, свалившись в кювет, — «вверх ногами», то есть вниз крышей).
И всё наше детство мы жили под дамокловым мечом маминой смерти: у неё случались так называемые «диэнцефальные кризы», когда она почти (или не почти) теряла сознание: давление падало (однажды, это было уже в Приазовье, мне было лет тринадцать, мы были в гостях у бабушки Маруси, давление у мамы упало до 50 на 20... я убежала на огород, там пала на колени и молилась, заламывая руки, — пока привезённый дядей Толей его друг врач спасал маму — и спас! спасибо ему и теперь уж царство небесное...), у мамы начинала непроизвольно-судорожно дёргаться голова из стороны в сторону, так что удержать моих сил не хватало: Лиля удерживала, а я пыталась попасть ложкой в мамин рот, чтобы влить корвалол, — первая помощь, пока ехала вызванная нами скорая)...
Мама не должна была выжить: она рассказывала однажды нашей родственнице или соседке, а я подслушала, — как то стремительно снижался на неё потолок, то мгновенно уходил в космические выси, как перекашивались углы комнаты (я однажды немножко хлебнула маминого горюшка: поехала из Приазовья в Нововасильевку в больницу уже в возрасте 16 лет проведать приазовскую подружку, заболевшую нейроинфекцией, заразилась от неё и отлежала в нововасильевской же больнице две недели, точнее, просидела полусидя, потому что если лежать, то мир ехал и валился изо всех углов, успевай только уворачиваться).
Врачи говорили бабушке Марусе, чтобы мы все готовились, но мама не могла бросить нас: мне было лет пять-шесть, Лиле около десяти.
Она ползла на четвереньках от кровати к стене, поднималась, держась за спинки кроватей и, распластавшись по стене, как скалолаз по скале, шла крохотными шажочками навстречу жизни...
На той самой фотке в школьном саду и на групповой учительской мама уже после болезни.
Впоследствии она всю жизнь страдала такими приступами и жуткой, нечеловеческой головной болью, правда, переезд в Сумы неожиданно смягчил ситуацию: очевидно, более прохладный климат способствовал ослаблению болезни: приступы стали гораздо реже, но головная боль так и не отступила.
Поэтому я рано усвоила роль старшей по отношению к маме, внимательно следила за её самочувствием, щадила и никогда не рассказывала ничего, что могло бы её встревожить... даже когда соседский — дружелюбный, но слишком ретивый — пёс, удерживаемый мной за цепь, когда кто-то пришёл к нам во двор, сильно порвал мне палец одним из звеньев цепи, я полдня ходила, закрыв глубокую рану (шрам у меня до сих пор, и заметный) ваткой в сжатом кулачке, и призналась уже под вечер Лиле (а та сказала: иди сдавайся, пока не поздно, а то хуже будет, это уже не скроешь, — и я сдалась, всячески подготовив маму, что, мол, и не глубоко, и не страшно, и крови совсем не было...).
А когда она состарилась, то и вовсе попалась мне в руки, как заботливой и строгой няньке (мама смеялась: ты не перепутала, кто из нас мать?).
И поэтому борьба с мостами и химерами оставалась моим личным и повседневным богатырским подвигом.
И, наверное, поэтому всегда и во сне, и в реальной действительности я обязательно преодолеваю мост: если надо, я спущусь под него, если вброд нельзя — я перейду вплавь, если иного пути нет, я и по-цирковому переберусь, — но на нужный берег попаду: видно, очень полезным оказался этот детский стиксовый тренажёр.
(Фотографии Алёны Вихляевой.)
Музыкальный киоск
Очень нравилась мне в детстве песня про два берега — и я её часто слушала на нашем проигрывателе...
Этот вариант исполнения записан в год моего рождения:
Как через руку твою, —
Как же иначе найти
Милую землю мою?
Плыть к дорогим берегам
Если захочешь помочь,
Руку приблизив к устам,
Не отнимай её прочь.
Тонкие пальцы дрожат,
Хрупкое тело живёт:
Лодка скользящая над
Тихою бездною вод.
Осип Мандельштам
Я никак не могла понять, почему в детстве я так боялась этих мостов.
Я их боялась так, что они прочно вошли в мои взрослые сны, повторяющиеся в трудных ситуациях, когда я «тонула» в проблемах, пыталась обойти какие-то жизненные препятствия — или когда «топили» меня люди, которых считала я близкими.
Я всегда видела мост — они были разными: деревянными и металлическими, широкими и узкими, длинными и короткими, разной степени протяжённости и разрушенности, — но всегда их практически невозможно было перейти нормальным путём, не рискуя провалиться то в ледяную и прозрачную воду, то в дымящуюся тёплым туманом мутную.
Они были разрушенными то в начале, то в середине, то в конце пути: в деревянных не хватало досо́к, металлические провисали глубоко в воду, предательски кренились в сторону, и пройти по ним можно было только держась за тонкую и гибкую проволоку «перил».
Многие из мостов просто обрывались посредине, и добраться до противоположного берега можно было только вплавь.
Для преодоления других нужно было спускаться под мост, опять-таки не выпуская из рук «путеводной нити», точнее, путеводной проволоки, — или, наоборот, по-цирковому уцепившись руками и ногами, так перебираться на нужный берег.
Когда я приехала в Нововасильевку уже с фотоаппаратом (это был 2010-й год и все последующие — ежегодно), я сфотографировала оба основных моста, по которым я ходила в школу, библиотеку, в кино и магазины: иного пути из нашего дома на Почтовой на центральную Кооперативную не было.
Как видно на карте (за которую спасибо Игорю Гузикову: используя её два варианта — подписанный и не подписанный, я смогу многое показать наглядно в этом и следующих лоскутках), река разрезает Нововасильевку практически везде (смотрим голубую линию):
Зелёненький человечек с растопыренными ножками — это домрайсад, из которого в центр я могла попасть двумя способами (зелёный пунктир): по ближней балочке (оттуда было ближе к школе) — и по Почтовому переулку (переходящему в Школьную улицу в районе средней школы, наша же начальная была на Кооперативной, там же, где и магазины, кинотеатр, библиотека и прочие блага цивилизации).
Если я шла по балочке вот по этой тропинке вдоль малого парка:
...я шла через металлический подвесной мост (и справа начинался большой парк, то есть малый и большой парки — это, по сути, один и тот же парк, но разделённый рекой).
Он раскачивался при каждом твоём шаге и предупреждающе погромыхивал, делая вид, что вот-вот уйдёт вместе с тобой под воду — в начале пути.
Посредине он выгибался, а когда ты даже со своим малым детским весом достигал самой верхней точки, он резко оседал вниз, а ещё через несколько шагов (всегда неожиданно, как ты ни готовился) выстреливал вверх, освобождаясь от надоедливого груза, — и чтобы тебя не выщелкнуло катапультой на противоположный берег, ты должен был судорожно вцепиться в проволочные перила...
Оставшиеся шаги на пути к спасительному (и твёрдому) берегу делались на дрожащих (в том числе и от счастья, испытываемого погибавшим, но не погибшим путником), предательски гнущихся ногах.
Вот он, этот злобный крокодил:
в сторону Кооперативной...
...в сторону Почтовой:
Большой мост в Почтовом переулке состоял из двух частей: проезжей и пешеходной.
По проезжему каменному нам ходить строго воспрещалось: там ездили машины.
Нужно было идти по узенькому металлическому, в котором абсолютно ничего страшного я в свой приезд три года назад не усмотрела.
Ну, уровень воды был повыше, речка почище, она текла, а не напоминала «тарковскую» зону, как сейчас, — ну так иди и вниз не смотри, и страшно не будет...
И не нужно ходить по подвесному — лучше пройти чуть дальше, но безопаснее...
Вид на оба моста от Кооперативной улицы на Почтовую, фотография 2010 года
Разгадка пришла неожиданно — когда Алла Тарасова выложила в «одноклассниковой» группе «Нововасильевке — 190 лет» невероятно трогательную фоточку: как она вместе со своим классом, с нашей общей учительницей Екатериной Ивановной Ивановой (но не одновременно: я пошла в школу два года спустя) и некоторыми родителями идёт по мосту в первый раз в первый класс: торжественная линейка проходила в средней школе, а затем малышню вели в начальную (значит, я свой путь в социум прошла так же).
(Алла там с таким смешным бантом — как будто бабочка этаким самолётиком, делающим вираж, случайно присела ей на голову: смотрите на косые опоры перил, на уровне третьей идёт меленькая беленькая девочка с двумя бантиками [и за ней мальчик], а чуть впереди неё — Алла; сразу же за ней сзади виднеется Екатерина Ивановна с гладко убранными волосами.)
Вот эта дорога — от средней школы на Школьной улице по Почтовому переулку вперёд через мосты на Кооперативную улицу и (повернув влево) к начальной школе:
— А до какого года был этот мост, — спросила я у Аллы, — что-то я не помню деревянного?..
— Да я сама не помню, — ответила Алла, — сейчас полезу в архивы уточнять...
И уточнила: оказывается, до 1984 года (напомню, что из Нововасильевки мы уехали в 1969-м) был старый деревянный мост, вплотную примыкавший к каменному проезжему, так что машины обдавали пешеходов пылью и грязью (и на фоточке проезжую часть видно: впереди, за первой девочкой — за её букетом), а в 1984-м он сломался при очень симптоматичных обстоятельствах.
В этом году баптисты отмечали столетие со дня первого съезда, проходившего в 1884 году в Нововасильевке, и съехалось много гостей.
Чтобы отвлечь внимание народа от религиозного события, советские власти решили устроить «альтернативный праздник» — какое-то эстрадно-фольклорное действо.
Гостей съехалось ещё больше, мост не выдержал перегрузки и рухнул.
Вместо него соорудили металлический, запечатлённый мной в 2010 году...
...И я мгновенно вспомнила — очевидно, травматически вытесненные памятью — свои каждодневные муки: я должна была преодолевать этот стикс по меньшей мере дважды в день — это если только в школу.
А ведь была ещё библиотека (через день), кино, магазины, куда нас с Лилей посылала мама: за молоком, хлебом, сахаром, солью... да мало ли!
И, конечно же, не все доски были целы: кто хоть раз видел деревянный мост и шёл по нему, тот вспомнит и дыры от сучков, и кривые и отсутствующие доски, и некоторые слишком тонкие, ненадёжно прогибающиеся даже под детской ногой...
А щели? В них запросто можно было попасться, как в капкан, и больно стесать кожу, порой до крови.
Я вспомнила, как судорожно вцеплялась в деревянные перила и шла, внимательно глядя под ноги и выбирая наиболее надёжные доски, — и конечно же я видела то бурную и пенную, то холодную осенне-зимнюю, то тёплую весенне-летнюю воду...
И боялась, боялась, боялась — отчаянно, до пересохшего рта, сбивчивого дыхания, дрожания ног и сердца, бешено колотящегося в груди, как птичка в клетке.
Но иного пути не было — и я шла.
Ежедневно, от двух раз до шести-восьми в день, — каждый раз выбирая из двух зол-мостов менее страшное... но какое из них было меньше, до сих пор сказать не могу.
Причём мне даже и в голову не могло прийти позвать на помощь маму, чтобы она переводила меня через мост, — я не могла рисковать ещё и ею: я слишком рано заняла по отношению к маме положение опекающей, а не опекаемой, я не имела права подвергать её дополнительной опасности.
В возрасте 32-х лет мама переболела тяжелейшей формой энцефалита: то ли простудилась, то ли переволновалась, то ли что-то свернула в шейных позвонках (они ехали с папой в «бобике» [это такой как бы милицейский уазик, но это была не милицейская машина, а первый советский внедорожник, этакий советский джип] и перевернулись, свалившись в кювет, — «вверх ногами», то есть вниз крышей).
И всё наше детство мы жили под дамокловым мечом маминой смерти: у неё случались так называемые «диэнцефальные кризы», когда она почти (или не почти) теряла сознание: давление падало (однажды, это было уже в Приазовье, мне было лет тринадцать, мы были в гостях у бабушки Маруси, давление у мамы упало до 50 на 20... я убежала на огород, там пала на колени и молилась, заламывая руки, — пока привезённый дядей Толей его друг врач спасал маму — и спас! спасибо ему и теперь уж царство небесное...), у мамы начинала непроизвольно-судорожно дёргаться голова из стороны в сторону, так что удержать моих сил не хватало: Лиля удерживала, а я пыталась попасть ложкой в мамин рот, чтобы влить корвалол, — первая помощь, пока ехала вызванная нами скорая)...
Мама не должна была выжить: она рассказывала однажды нашей родственнице или соседке, а я подслушала, — как то стремительно снижался на неё потолок, то мгновенно уходил в космические выси, как перекашивались углы комнаты (я однажды немножко хлебнула маминого горюшка: поехала из Приазовья в Нововасильевку в больницу уже в возрасте 16 лет проведать приазовскую подружку, заболевшую нейроинфекцией, заразилась от неё и отлежала в нововасильевской же больнице две недели, точнее, просидела полусидя, потому что если лежать, то мир ехал и валился изо всех углов, успевай только уворачиваться).
Врачи говорили бабушке Марусе, чтобы мы все готовились, но мама не могла бросить нас: мне было лет пять-шесть, Лиле около десяти.
Она ползла на четвереньках от кровати к стене, поднималась, держась за спинки кроватей и, распластавшись по стене, как скалолаз по скале, шла крохотными шажочками навстречу жизни...
На той самой фотке в школьном саду и на групповой учительской мама уже после болезни.
Впоследствии она всю жизнь страдала такими приступами и жуткой, нечеловеческой головной болью, правда, переезд в Сумы неожиданно смягчил ситуацию: очевидно, более прохладный климат способствовал ослаблению болезни: приступы стали гораздо реже, но головная боль так и не отступила.
Поэтому я рано усвоила роль старшей по отношению к маме, внимательно следила за её самочувствием, щадила и никогда не рассказывала ничего, что могло бы её встревожить... даже когда соседский — дружелюбный, но слишком ретивый — пёс, удерживаемый мной за цепь, когда кто-то пришёл к нам во двор, сильно порвал мне палец одним из звеньев цепи, я полдня ходила, закрыв глубокую рану (шрам у меня до сих пор, и заметный) ваткой в сжатом кулачке, и призналась уже под вечер Лиле (а та сказала: иди сдавайся, пока не поздно, а то хуже будет, это уже не скроешь, — и я сдалась, всячески подготовив маму, что, мол, и не глубоко, и не страшно, и крови совсем не было...).
А когда она состарилась, то и вовсе попалась мне в руки, как заботливой и строгой няньке (мама смеялась: ты не перепутала, кто из нас мать?).
И поэтому борьба с мостами и химерами оставалась моим личным и повседневным богатырским подвигом.
И, наверное, поэтому всегда и во сне, и в реальной действительности я обязательно преодолеваю мост: если надо, я спущусь под него, если вброд нельзя — я перейду вплавь, если иного пути нет, я и по-цирковому переберусь, — но на нужный берег попаду: видно, очень полезным оказался этот детский стиксовый тренажёр.
(Фотографии Алёны Вихляевой.)
Музыкальный киоск
Очень нравилась мне в детстве песня про два берега — и я её часто слушала на нашем проигрывателе...
Этот вариант исполнения записан в год моего рождения:
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 20 Mar 2013 19:01 (UTC)Сама-то уже успела позабыть:-)
no subject
Date: 20 Mar 2013 19:06 (UTC)no subject
Date: 20 Mar 2013 19:11 (UTC)no subject
Date: 20 Mar 2013 19:17 (UTC)Расскажите про свои!
У меня это эшеровские лестницы - перепутанные, по которым никуда попасть нельзя...
Или с отсутствующими пролётами.
no subject
Date: 21 Mar 2013 18:20 (UTC)no subject
Date: 21 Mar 2013 19:48 (UTC)no subject
Date: 21 Mar 2013 20:06 (UTC)no subject
Date: 21 Mar 2013 05:45 (UTC)Как Вы написали, дорогая! Ком в горле.
Вот какой, оказывается, непростой мост.
Все неслучайно. Да и не может быть случайностей... в таком семействе.
no subject
Date: 21 Mar 2013 10:35 (UTC)Потому объяснять друг другу ничего не приходится...
У меня мост, у Вас снежные пространства и собаки.
И тот жуткий снегоочиститель - полезный и хороший, но до чего же страшный, хтоническое чудовище...
no subject
Date: 21 Mar 2013 10:42 (UTC)И деревянный мост, который меня никогда не пугал. мы по нему уходили почти в сказку - в лес, в поля с цветами, в прошлое ("там была война и окопы").
Были сны с провалами пролетов лестниц, ведущие к другой родне, дальней не кровью, но самим духом.
Были бесконечные, много-дневно-годичные сны-попытки придти в ДАС, и преграды, чего не было в жизни. Нереальные, дикие, фантастические кпп на вахте (ага, кпп сбылось!), колючка, или броня с пушками...
Но как-то я все же входила...
no subject
Date: 21 Mar 2013 11:54 (UTC)no subject
Date: 21 Mar 2013 06:08 (UTC)между дом-рай-садом и будущим :)):
в оба конца видно оттуда, где ты стоишь над потоком той самой реки С.
Не потонем!
no subject
Date: 21 Mar 2013 10:38 (UTC)Сегодня будет "Фламандская школа" - самый сильный лоскут.
Трагический и прекрасный.
Набираюсь сил...
А потом будет много всякого смешного и трогательного, сначала из истории рода, потом уже из моей личной истории.
И ещё будет вставной лоскут - в связи с Нововасильевкой, но не из "шёлкового пути".
О том, что бывает с крепкой молоканской головой, ударившейся в (об) футуризм.
Не могу - предвкушаю!!!!
Наверное, дам после "Сора".
no subject
Date: 21 Mar 2013 07:56 (UTC)После этого детского подвига ты теперь уже всё что угодно преодолеешь. Сила!
no subject
Date: 21 Mar 2013 10:33 (UTC)Да, и жара, и главное - влажность.
no subject
Date: 28 Mar 2013 09:13 (UTC)Правильно говорят, что смелость заключается не в том, чтобы не бояться, а в том, чтобы свой страх преодолевать. Вы были очень мужественной маленькой девочкой, очень сильной, Тамарочка. Преодоление моста - это же был ежедневный подвиг, неудивительно, что до сих пор мосты снятся.
А вот у меня в детстве мост был только один - мелитопольский, над железной дорогой. Мы с мамой ходили по нему в гости к дяде Пете, нашему родственнику, и я хорошо помню, как шла и боялась. Несмотря на то, что рядом была мама и она меня держала за руку. Это первое проявление моего страха высоты было.
А потом в моей жизни мостов долго не было. Когда замуж вышла и с мужем ездила в Лихую к его маме, опять пришлось переходить по мосту над железной дорогой. Страха, как в детстве, не было, но ощущение неприятное каждый раз возникало.
Но это мелочи по сравнению с мостом через Дон. Вот чего я боюсь, так это его. Только подумаю, представлю, что перехожу, и уже страшно становится. Меня на него и палкой не загонишь:)
no subject
Date: 28 Mar 2013 14:21 (UTC)Я вот сейчас реальных мостов не боюсь - остался только детский страх... точнее, путь преодоления.
И как только в реальной жизни что-то надо "перейти", какой-то "рубикон", - тут как тут является сон, и я перехожу сначала там, а потом и в реальности. :)
Помню тот мостик в Мелитополе и помню наши разговоры о нём. (Халва-халва-халва.) :)))