tamara_borisova (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
tamara_borisova) wrote2009-11-13 11:12 pm
tamara_borisova) wrote2009-11-13 11:12 pm
Entry tags:
Жертвоприношение
Когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, время от времени меня посещал один страх — не такой глобальный, как у героя Тарковского, но тоже «апокалиптический».
Уже когда мы подъезжали в автобусе, следующем из Мелитополя в Приазовье (а до Мелитополя добирались от города Днепрорудный Васильевского района Запорожской области, недалеко от которого мы тогда жили, уехав в 1969 году из более близкого к Приазовью моего первого домрайсада), я вдруг начинала представлять, что пока мы собирались в гости к бабушке с дедушкой, пока ехали несколько часов (уж не помню, три или пять) до Мелитополя, с ними могло что-то случиться, и кого-то из них уже нет в живых...
Для этого страха не было никаких реальных оснований: бабушке было тогда шестьдесят с небольшим лет, дедушке на четыре года больше, они особо не болели, если не считать хронических болезней, с которыми они маялись всю жизнь.
Телефона тогда у бабушки с дедушкой (и у дяди Толи с тётей Шурой) не было, общались посредством писем, телеграмм и редких (оговорённых телеграммами же) походов на переговорный пункт, и мы благополучно жили несколько недель или месяцев порознь, изредка получая друг от друга нехитрые вести.
Но вот те последние минуты перед долгожданной встречей — о, как они были библейски томительны и как страшили неизвестностью!
И сидя или стоя в автобусе, я закрывала глаза и обещала небесам, что я буду вести себя очень хорошо (хотя какие у меня могли быть грехи? я всегда была очень послушная, беспроблемная девочка), и готова отказаться от любых благ: еды, одежды, даже от книг, — но только пусть все окажутся живы!..
Мы доезжали до двора, я бежала навстречу бабушке, за несколько часов до нашего приезда выходившей «выглядывать» нас за вороты, потом тёте Шуре, дяде и дедушке, потом все садились за стол, обедали и пили чай, и я, в очередной раз помилованная судьбой, радостно шла гулять во двор или на улицу...
Чаще всего мы ездили к бабушке в летнее время, и, очевидно, приезжали уже на склоне дня, потому что я запомнила почти болезненное мелькание теней деревьев на фоне яркого заката, проникающее через стёкла ПАЗика и мучающее мне глаза даже сквозь плотно закрытые веки.
И почему-то эти мгновенные слепяще-красные вспышки соединились в памяти с детскими мыслями о возможном локальном «армагеддоне», от которых в ужасе сжималось сердце...
Мысли о «глобальном» конце света пришли позже, подогреваемые рассказами и показами гипотетических последствий атомной войны: на теле– и киноэкранах вспухал гигантский гриб, в газетах писали о бесконечных ядерных испытаниях, в институте на занятиях по медицине, шедшей почему-то в нагрузку к филологии, учили, как вести себя в случае начала атомной войны, и показывали на муляжах, что происходит с человеком под воздействием химического, бактериологического и ядерного оружия.
Со временем я стала бояться за маму и папу, особенно когда они постарели. И я опять молила судьбу продлить, помедлить, отвести карающую длань — и предлагала разнообразные искупительные «ченджи»...
За несколько лет до их ухода я постоянно просыпалась ночью от даже не внутреннего голоса, въяве говорившего мне: мама умрёт, мама умрёт, мама умрёт... А в ночь перед роковым днём, в который маме предстояло впасть в смертельную кому, тот же голос сказал мне: мама умерла.
Я не поверила ему: ведь уже утром после сна я поговорила с мамой по телефону! А она, очевидно, упала и потеряла сознание, когда возвращалась от телефона к постели.
И вот он пришёл — мой личный, локальный Армагеддон, когда неумолимая судьба не приняла моих обещаний и объективно-равнодушно отняла у меня почти всех, за кого я боялась.
Что и когда я сделала не так?
Музыкальный киоск
Для этого страха не было никаких реальных оснований: бабушке было тогда шестьдесят с небольшим лет, дедушке на четыре года больше, они особо не болели, если не считать хронических болезней, с которыми они маялись всю жизнь.
Телефона тогда у бабушки с дедушкой (и у дяди Толи с тётей Шурой) не было, общались посредством писем, телеграмм и редких (оговорённых телеграммами же) походов на переговорный пункт, и мы благополучно жили несколько недель или месяцев порознь, изредка получая друг от друга нехитрые вести.
Но вот те последние минуты перед долгожданной встречей — о, как они были библейски томительны и как страшили неизвестностью!
И сидя или стоя в автобусе, я закрывала глаза и обещала небесам, что я буду вести себя очень хорошо (хотя какие у меня могли быть грехи? я всегда была очень послушная, беспроблемная девочка), и готова отказаться от любых благ: еды, одежды, даже от книг, — но только пусть все окажутся живы!..
Мы доезжали до двора, я бежала навстречу бабушке, за несколько часов до нашего приезда выходившей «выглядывать» нас за вороты, потом тёте Шуре, дяде и дедушке, потом все садились за стол, обедали и пили чай, и я, в очередной раз помилованная судьбой, радостно шла гулять во двор или на улицу...
Чаще всего мы ездили к бабушке в летнее время, и, очевидно, приезжали уже на склоне дня, потому что я запомнила почти болезненное мелькание теней деревьев на фоне яркого заката, проникающее через стёкла ПАЗика и мучающее мне глаза даже сквозь плотно закрытые веки.
И почему-то эти мгновенные слепяще-красные вспышки соединились в памяти с детскими мыслями о возможном локальном «армагеддоне», от которых в ужасе сжималось сердце...
Мысли о «глобальном» конце света пришли позже, подогреваемые рассказами и показами гипотетических последствий атомной войны: на теле– и киноэкранах вспухал гигантский гриб, в газетах писали о бесконечных ядерных испытаниях, в институте на занятиях по медицине, шедшей почему-то в нагрузку к филологии, учили, как вести себя в случае начала атомной войны, и показывали на муляжах, что происходит с человеком под воздействием химического, бактериологического и ядерного оружия.
Со временем я стала бояться за маму и папу, особенно когда они постарели. И я опять молила судьбу продлить, помедлить, отвести карающую длань — и предлагала разнообразные искупительные «ченджи»...
За несколько лет до их ухода я постоянно просыпалась ночью от даже не внутреннего голоса, въяве говорившего мне: мама умрёт, мама умрёт, мама умрёт... А в ночь перед роковым днём, в который маме предстояло впасть в смертельную кому, тот же голос сказал мне: мама умерла.
Я не поверила ему: ведь уже утром после сна я поговорила с мамой по телефону! А она, очевидно, упала и потеряла сознание, когда возвращалась от телефона к постели.
И вот он пришёл — мой личный, локальный Армагеддон, когда неумолимая судьба не приняла моих обещаний и объективно-равнодушно отняла у меня почти всех, за кого я боялась.
Что и когда я сделала не так?
Музыкальный киоск
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами или плагиаторами (что, в принципе, одно и то же).
no subject
no subject
no subject
Самые любимые люди (и животные) всегда уходят от нас раньше...
no subject
Да, к сожалению...
no subject
А уведомление на этот пост все же пришло спустя полчаса. Лучше поздно, да.
no subject
Буду ложиться спать, письмо тебе завтра напишу, у меня много интересного, в том числе и сны-послестишия от моей поэтессы.
И ты ложись, хоть и суббота.
no subject
А когда случилась настоящая беда и умер отец, сердце молчало.
no subject
no subject
Если бы Вы знали, как я ненавижу этого няўдалага чалядніка...
В которого, кстати, не верю.
no subject
Про няўдалага догадалась (благодаря украинскому языку), а чалядніка посмотрела в словаре...
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
А в реальности тряслась так, что я сама удивляюсь, вспоминая свои путешествия, сколько мне удалось поездить при мамином страхе за мою жизнь. Я из-за неё не уехала поступать в другой город (просто знала, как она будет маяться), никуда не уехала на работу...
И точно так над всеми детьми и внуками тряслась бабушка - и дядя Толя.
Дядя Толя однажды не выдержал и поехал забрал со свидания в два часа ночи своего старшего сына, тоже Серёжу, - в том же городке-райцентре, через две улицы, летом...
Даже меня этот витальный страх затронул: я не только о Серёже порой видела "сны потери" (сейчас над ним в реальности трясусь), а даже об Осике и Чапе, моей психологической подмене детей.
И только дедушка Павлик, единственный по-настоящему верующий человек из всей семьи, всегда успокаивал бабушку словами: "гориться нужно, когда горе придёт, а не сейчас"...
no subject
Почему-то "час пред закатом" всегда, с детства еще, был самым тягостным за весь день... Помню, как я, еще школьницей такого же нежного возраста, как у тебя на фото, в этот час часто ложилась на кровать в позу зародыша и смотрела на стенку, на которой были такие характерные предзакатные полосы, на меня нападала вселенская печаль и я говорила себе: мне ничего не надо... И всегда в это время с работы возвращалась мама и прекращала своим появлением это безобразие )
no subject
no subject
no subject
no subject
Когда с годами проявляется вся глубина (ой, не вся, и никогда не будет вся...). Потому что в "основании айсберга" вся мировая культура и вся эмоциональная история человека и человечества...
no subject
Мне страх потери знаком с 15 лет. До этого родители не то чтобы казались вечными. но всё, что может с ними произойти - таким отдалённым во времени, что почти и нереальным. Я не склонна предаваться страхам без очень веских причин. Но в 15 лет, когда я нашла в одной из маминых книг заложенное туда письмо из клиники им. Семашко (Симферополь), где мама обследовалась и адресованное отцу - а он в то время, когда мама лежала в клинике, лежал в евпаторийской больнице с костным туберкулёзом и не мог сам увидеться с врачами , обследовавшими маму - письмо, прочитанное и спрятанное ими в книгу, где чёрным по белому было написано, что у мамы опухоль в таком-то отделе мозга и что ей жить осталось несколько месяцев, не больше шести - вот тогда и пришёл дикий страх. Мама после этого вердикта врачей прожила ещё более 40 лет, и все эти годы я ЕЖЕДНЕВНО боялась и постоянно загадывала, вымаливала, обещала небесам всё, что могла только придумать. И телефонных звоноков с тех пор боюсь всю жизнь, и звонков в дверь в позднее время: а вдруг телеграмма. Уже и мамы нет, а страх остался.
no subject
И она тоже после лечения прожила ещё 26 лет.
Но я помню, какой это был ужас: смотреть на родного человека и знать, что он обречён... Все люди будут жить, ты сам будешь жить - а рядом с тобой приговорённый к смерти...
Именно тогда я буквально "выплакала" зрение - через несколько месяцев надела очки, а у сестры моей так и оставалось стопроцентное зрение, хотя читали обе одинаково много. Только уже потом плюс у неё к старости появился. А я с минусом большую часть жизни прожила.
Одно хорошо - после множества потерь перестаёшь бояться собственного ухода...
no subject
no subject
no subject
У меня в жизни был тоже какой-то переломный момент, когда лет в 12 я стала ощущать страх потери бабушки и дедушки. Как я мучилась! Жили мы рядом, но каждую ночь, засыпая, я культивировала в себе этот страх. Никому я об этом не рассказывала.
Мне было 24, когда умер дедушка... Я была на 8-ом месяце беременности и только тогда, в эту бессонную ночь я рассказала о своем страхе мужу. Отпустила его, потому что поняла, мой страх пришел, поздоровался и ушел. Все здесь, рядом, пока я помню и люблю
no subject