Когда останавливается время

[tamara_borisova]

Тихо вылез карлик маленький
И часы остановил.
Александр Блок

Нам не дано приказывать мгновеньям: «остановись!». Они сами останавливаются — нас не спрашивая.

Наверняка у всех есть такие мгновенья «самоостановившегося» времени. Есть они и у меня — связанные с миром или людьми, много значившими для меня.

Вот бабушка моя — она навсегда останется для меня сидящей на одной автобусной остановке в каком-то приморском селе, где мы с мамой сняли комнату у хозяйки, а бабушка нас провожала «до места», чтобы помочь устроиться.

Точнее, мы с бабушкой навсегда останемся сидящими рядышком на серой от времени деревянной скамье — возле белокаменной автобусной «ожидалки», в ажурной тени акаций, на светлой приазовской земле.

Мама с сестрой остались в комнате обустраиваться и разбирать вещи, а я пошла провожать бабушку, которой надо было возвращаться домой к хозяйству, — посидеть с ней, чтобы ей не скучно и не одиноко было ждать автобуса. Кажется, первый автобус оказался набитым битком и бабушку не взял, и мы стали ждать следующего. Мне было жалко бабушку, что она — большая любительница моря — не успела даже искупаться, а теперь вот ещё по жаре вынуждена тащиться домой, наверняка будет стоять в переполненном автобусе, сдавленная со всех сторон горячими и потными телами других пассажиров... Бабушка же сидела молча, просто отдыхая, но время от времени уговаривала меня, чтобы я не ждала, а шла к морю — купаться и радоваться жизни:

– Не сиди со мной, чего тебе мучиться и скучать, иди купайся!

Мне было странно слышать эти слова — как это мне с бабушкой могло быть скучно и как я могла бы променять её на какое-то море (пусть даже трижды любимое). Я отнекивалась и продолжала сидеть, причём мы даже не вели оживлённой беседы, как это бывало обычно. Мы просто сидели рядом, обмениваясь редкими незначительными фразами, но я ощущала необыкновенное родство с бабушкой, молчаливое проникновение в душу другого человека и полное приятие его...

Я смотрела перед собой и видела все мельчайшие соринки на светло-серой песчаной земле, все щепочки, веточки, газетные обрывки — обычный мусор, сопровождающий общественные места, — и ощущение надёжного счастья переполняло мою душу...

Подошёл автобус — полупустой, так что бабушка могла сесть, бабушка поднялась со скамейки, поцеловала меня и сказала с благодарностью:

– Ну, спасибо тебе, что посидела со мной!..

Я подсадила её на ступеньку, бабушка села на свободное место и помахала мне рукой в окно.

Автобус уехал, подняв облако пыли, а я пошла к морю...

... С тех пор прошло больше тридцати лет — но в моей памяти мы с бабушкой по-прежнему сидим на серой от времени деревянной скамейке, и в светлом янтаре того далёкого летнего дня вместе с нами застыли все до единой мелкие соринки, веточки и щепочки. И я теперь твёрдо знаю, что время действительно никуда не девается: каждое мгновение есть всегда — особенно если его кто-то накрепко запомнил.

...Когда бабушка умерла — через восемь лет после дедушки, — в первые несколько месяцев после её смерти я постоянно просыпалась ночью от невыносимого представления: я видела внутренним взором бабушкин дом, из которого ушла жизнь. Дом, где всегда было так радостно, весело, где было так уютно и так много движения, дел, разговоров, шуток, гостей и событий, застыл в молчаливой неподвижности и холодной пустоте. Я пыталась смириться с этой обездвиженностью дома — и никак не могла, это не укладывалось в моём сознании. Я видела «воочию» остановившееся время — но никак не могла в это поверить...

...Когда мы поняли, что бабушка умирает, истаивая, мы с мамой договорились, что каждый день звонить и справляться о её состоянии буду я — чтобы не пугаться междугородных звонков.

И вот однажды перед утром я увидела сон: будто бы ко мне пришла бабушка, я ей очень обрадовалась, стала её обнимать и целовать, приговаривая: «Я тебя очень люблю!». А она будто бы такая насторожённо-грустная, и спрашивает недоверчиво: «Правда?». Я: «Ну конечно же! Ведь ты же моя бабушка! Ты для меня самая любимая, самая дорогая, я тебя люблю больше всех на свете!». А она, оттаяв и с благодарностью: «Ну хорошо, спасибо, тогда я пошла...».

Я проснулась с ощущением блаженного покоя и тёплой радости в душе — за секунду до звонка междугородки. Подбежав к телефону, услышала осторожный голос сестры (которая, как оказалось, накануне вечером приехала с семьёй из другого города к бабушке, — но я об этом не знала):

– Привет...

– А я знаю, что бабушка умерла...

– Ты права.

Бабушкина душа прилетала со мной попрощаться — это я поняла сразу по состоянию блаженного покоя и умиротворения, наступившему после сна.

Но понадобилось ещё почти десять лет, чтобы я смогла научиться самой выбирать, в каком из остановленных мгновений мне жить.

Поэтому я выбираю тот летний день, в котором я сижу на скамейке в тени акаций, беспечно болтая ногами, и бездумно рассматриваю соринки, песчинки и веточки среди солнечных бликов на светлой приазовской земле, а рядом со мной сидит бабушка и о чём-то думает.

Спасибо тебе, бабушка, что посидела со мной на этой светлой Земле...

Мы с бабушкой в саду у кого-то из родственников. 1967-1969 год (?).
Не позднее 1969 г.

Мария Ивановна Жмаева, в девичестве Попова (28.07.1910 — 2.02.1996)

И музыкальная тропинка в рай-сад:

© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.