![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tamara_borisovaНачало здесь, остальное по тегу, начинать лучше снизу, поскольку в ЖЖ записи идут «вверх ногами».
2 апреля 1983 [1]
Про детей в поездках [2] — не говорите!
Не успела прилететь из Архангельска, попросили меня учительницы, мои бывшие студентки, повезти с ними детей в Каунас (9 класс).
Они орали на весь вагон, выли дурными голосами, оставили после себя помойку, 1 часа им хватило на все пять музеев, в магазинах они исключительно быстро и плодотворно сориентировались, а на обратном пути какой-то полковник подошёл к училке, спросил, какая школа, её фамилию и обещал твёрдо поставить в известность директора и родительский комитет о безобразном поведении учеников. — Встреча с прекрасным состоялась!
По поводу «Вокзала» [3] мы здесь не сошлись во мнениях. Вдруг наши интеллектуалы заявили: фальшивый фильм, Басилашвили — хамло (?!), всё придумано и т.п. Я им — ваши критерии не те, ибо есть законы жанра, Рязанов создаёт утешительные фильмы, и «Ирония», и «Служебный», и «Вокзал» — всё это варианты одной и той же темы. Только в каком-то больше шлягеров, в другом — драматических элементов и т.п. В общем — разлаялись, каждый остался при своих интересах.
«Амаркорд» — это не «Репетиция оркестра».
К концу мне что-то стало скукотливо.
Спасибо за Саймонса [4]. Я, конечно, «фильма не смотрела, но скажу» [5]... Как там подлинник — мне неизвестно, но переводы очень хорошие, по языку, по тому, что есть настроение, общий тон и проч.
Всё это прекрасно, но как Ваши дела на предмет экзаменов [6]? Что написали? Познали? На что плюнули и на что положили глаз?
Какие вести с дальних мест (Конотоп, Журавка, Жовтневое) [7]? Социальные? Личные?
В периодике оживилась школьная тема, даже в «Правде» с критическим направлением. Обычно это предшествует постановлениям. А вдруг [8]?
К сожалению, жизнь — не Эльдар Александрович Рязанов, для утешительных опусов она «мало оборудована».
А Манилова-то будет играть Богатырёв, при Чичикове-Калягине. Это я к тому, что Манилов — прекрасный человек был, тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман, пора уже Рязанову сойти с полюбовной темы и сочинить что-нибудь прекрасное про школу, а все будут кричать: «Так не бывает!».
Собираюсь в Сумы, всякие семейные дела.
Будьте здоровы
Роспись
Мулен Руж — Красная мельница, это знаменитый парижский мюзик-холл (варьете?).
Примечания
1. Это письмо было последним перед приездом Галины Васильевны в Сумы на обещанную «апрельско-майскую конференцию», «о которой так долго говорили большевики» в предыдущих письмах.
В один из счастливых майских дней (потому что, уходя, в награду мы получили по огромной тяжёлой сиреневой ветке, мокрой от дождя, — об этом я писала в мемуарах в «Лампе» — Т. Б.) 1983 года мы пришли домой к брату Г. В., чтобы, сидя в саду, поделиться — каждый своим — разбором мандельштамовской «Грифельной оды». Спустя много лет, в 1997-ом, наверное, году, я сделала из этих своих заметок статью и опубликовала её в сначала в бумажном, а потом электронном номере «Зелёной лампы».
2. Я писала о неожиданной поездке в Вильнюс и делилась впечатлениями на отдельной открытке и в нескольких письмах:
«Совершенно неожиданно для себя оказалась в Вильнюсе (Минск — Хатынь — Вильнюс): возили детей.
День в Минске полностью, день (до 12 ночи) в Вильнюсе. “Заскочили” (конечно, без детей — они не захотели) в картинную галерею в В. Забросили “трудящихся”-учащихся в вагон и полетели.
Причастились: взглянули на Домье, Гойю, Дюрера и др. Очень понравился костёл св. Анны (само название!). Сейчас уже дома, но “просветлемши”».
«“Ну как, понравилась вам экскурсия?” — спросили мы у своих семиклассников.
— Ничего, только если бы побольше по магазинам ходить...».
Мне кажется, я писала ещё где-то более страшные подробности (может, это письмо не сохранилось?): о том, что они (это был седьмой класс, слава богу, чужой, то есть не я там была классной руководительницей, — на случай появления «бдительного полковника») без конца ссорились, дрались (мальчишки), переодевались в разные наряды и дулись (девчонки), ходили из купе в купе и из вагона в вагон, хохотали, визжали и, конечно же, орали дурными голосами...
3. Я писала сначала (в письме от 29 марта) о том, что собираемся идти на «Вокзал для двоих», а потом (откликаясь 7 апреля на это письмо Г. В.):
«“Вокзал для двоих” посмотрела, даже заподозрила Рязанова в издёвке (именно фон, а не Гурченко и Басилашвили). Мне показалось, что там, где речь не идёт о главных героях, Рязанов тайком показывает всем кукиш (прикрывая его козырьком другой ладони) и говорит (старая глупая школьная и студенческая шутка) : “Не смотри сюда!”. Конечно же, каждый смотрит. И тогда показывающий радостно хохочет.
А С. И. [Светлана Исааковна Липсман — Т. Б.] сказала, что это тот же самый Рязанов, но в возрасте...».
4. Это было очередное «переведённое» (в значении понапрасну испорченное) мной стихотворение Артура Саймонса. В конце письма Г. В. «развеивает» мои сомнения, что Мулен Руж — это то, «о чём я подумала» (стихотворение называется по-французски, Саймонс так часто называл свои стихи: La Mélinite: Moulin-Rouge). И не проси́те, не покажу перевода: при всей доброте Г. В. ко мне и её терпимости к моим опусам — он плохой, слабый, к тому же вся эта символистская тягомотина...
5. А это был, выражаясь нынешним инетным языком, мем: Г. В. как-то рассказала, что всегда, на любом обсуждении фильма, в самый патетический момент, когда дискуссия достигала наивысшего накала и разгорались страсти, — разгорячённый этими самыми чужими страстями участник обсуждения, не видевший фильма, но переполнившийся чужими эмоциями, вставал с места и произносил столь же горячо сакраментальное: «Я, конечно, фильма не видел, но я скажу...».
6. В аспирантуру. Я отвечала 7 апреля:
«На “предмет экзаменов” мои дела никак. Полтора месяца назад была в Москве: все экзамены в сентябре, конкурс намечается 8 человек на место [в реальности оказался — 22 человека на место: при наличии двух мест в аспирантуру Института русского языка, но эта печальная повесть впереди, в соответствующих письмах — Т. Б.]. В Киев писала письмо, там аспирантура только целевая. В МГПИ им. Ленина тоже целевая.
Всё делается запоями: накатит, за 2-3 дня штук 15 статей проштудирую; составлю 3 плана ответа по какой-то теме; переведу 2-3 стихотворения; прочитаю 2-3 книги. Потом: дикая тоска, разгоняемая музыкой. Потом: общение. Со всеми и с некоторыми, целыми днями. Потом: библиотека, тоже 2-3 дня. Прочитывается всё, что можно. Потом: угрызения совести или разгон от Св. Исааковны. И снова судорожно в науку! Потом...».
«Глаз всё как-то никуда не кладётся: пугает обречённость какой-то одной теме. Как только появляется какой-то ограничитель, так ещё недавно интересный вопрос кажется убогим» [Вскоре я найду «главную тему»: стану писать, но не закончу исследование по теме «Юмор как национальное языковое явление» — Т. Б.].
7. По порядку упоминания: там тогда работали Лена Кривопишина, Лена Гончаренко, Ира Скиба.
8. Я откликалась на это в следующем письме скептически (я тогда работала в городской школе-новостройке и видела реалии):
«Между прочим, про крепостное право (и какие гении!) больше, чем полстолетия, писали, а результат когда? А про школу только недавно. А мною как-то ощущается “сгущение сумерек”...
Стращали сегодня на совещании: с 11-го будет министерская комиссия. Что больше всего умилило: строго-настрого приказали с министром не пререкаться: так, не так — молчите, и всё! Что бы они вам ни говорили!
А Татьяна Борисовна, иронически-задумчиво: “А я было хотела поговорить, душу излить, посоветоваться”.
Серёжа написал сказку “Про Змеев Горынычей и Илью Муромца”. Начало: “Жили-были три змея: один Злее нет, другой Злющий-презлющий, а третий Злой. И пошли они на Русь воевать...”.
Каждый вечер новый повод для веселья. Вчера в одиннадцатом часу спрашивает:
— Бабушка! А ты в капкан попадалась?
А мама сгоряча:
— Ещё чего не хватало!
А потом до неё дошло — услышала, как я захохотала в своей комнате.
Сплошное веселье и в школе.
Мария Ивановна готовилась к открытому уроку (всем учителям надо было дать по уроку). Донченко. “Сад”.
Сюжет: был пустырь, заросший бурьяном. Пионеры решили вырастить сад, что и сделали.
М. И. перерыла у Татьяны Борисовны весь гербарий, чтобы показать, что на пустыре было раньше.
“Что ж ты не посоветовала человеку, — сказала я, — принести на урок дуб, чтобы показать, какие там теперь дубы растут?”».
Ещё интересное из некоторых моих писем «вокруг этой даты».
«По поводу “Истины” Чюрлёниса.
Вспомнила, когда читала Олешу: “У них [ангелов] такие лица, говорит Данте, что их можно сравнить с мечами, отражающими солнечный свет”».
Микалоюс Чюрлёнис. Истина
[Галина Васильевна как-то (не помню, до этого моего письма или после) подарила мне большой набор (опять-таки выражаясь по-современному) «постеров» — репродукций картин Чюрлёниса «формата А-3», картины же мы смотрели «живьём» в один из приездов к Галине Васильевне, когда вместе ездили в Каунас — для посещения музеев, в отличие от наших подопечных «трудящихся»-учащихся — Т. Б.].
«И ещё хорошо:
“...искусство, — если художник всё превращает в красоту, — где-то в глубине безнравственно. Ведь в самом деле, описывая, скажем, смерть героя, художник заставляет его умирать как можно более выразительно, уводит это печальное событие в область красоты. Разве это не безнравственно? ........
А может быть, вводя страдание в область красоты, художник тем самым платит страдающему за его муки какой-то высшей ценой?”».
«Пригласила меня в гости Лиля (с конференции знаменитой переписываемся) [конференция молодых учителей в Ромнах, где был ужас почище описанной в примечаниях к предыдущему письму Г. В. “научно-практической” конференции в пединституте — Т. Б.], может, съезжу в Ромны, посмотрю её новую квартиру и русалку в ванной перед унитазом (как она сообщила, чтобы сочетать приятное с полезным). Я ей тут же написала, что нужно всё было делать по науке, сообразно с Ветемаа, с его “Полевым определителем эстонских русалок” [накануне прочитанным мной в журнале “Таллин” — Т. Б.]».
«Свеженькие новости с поэтического фронта:
Летят журавли
По нашим краям,
Летят соловьи
По нашим краям.
И вести идут,
Как вода в ручейке.
Но вести идут
И вода
Идёт в ручейке, как весна.
(Из “поэтической тетради” племянника, озаглавленной: “Вірші и малюнкы” [примечание для нынешних “клятых москалей”: правильно было бы написать вірші і малюнки — Т. Б.].)
Солнышко играет,
Журавли летят,
Травка зеленеет
У ручья.
У ручья и звон, и звон,
Тирлим, бом,
Бом».
«Сенсация: у нас открылся магазин “Дружба” (литература на иностр. языках)!
Завітаю сьогодні».
«Сейчас в 8 классе “Мёртвые души”, “Шинель”. Какой простор! (Бы.)
Перечитывала “Шинель” и вдруг увидела: каков конец! “... пока наконец привидение вдруг оглянулось и, остановясь, спросило: «Тебе чего хочется?» — и показало такой кулак, какого и у живых не найдёшь. Будочник сказал: «Ничего», — да и поворотил тот же час назад. Привидение, однако же, было уже гораздо выше ростом, носило преогромные усы и, направив шаги, как казалось, к Обухову мосту, скрылось совершенно в ночной темноте”.
Хотели справедливости? Вот тебе кулак под нос: “Тебе чего хочется?” — “Ничего”. Какая горькая ирония и какая жалость...».
2 апреля 1983 [1]
Про детей в поездках [2] — не говорите!
Не успела прилететь из Архангельска, попросили меня учительницы, мои бывшие студентки, повезти с ними детей в Каунас (9 класс).
Они орали на весь вагон, выли дурными голосами, оставили после себя помойку, 1 часа им хватило на все пять музеев, в магазинах они исключительно быстро и плодотворно сориентировались, а на обратном пути какой-то полковник подошёл к училке, спросил, какая школа, её фамилию и обещал твёрдо поставить в известность директора и родительский комитет о безобразном поведении учеников. — Встреча с прекрасным состоялась!
По поводу «Вокзала» [3] мы здесь не сошлись во мнениях. Вдруг наши интеллектуалы заявили: фальшивый фильм, Басилашвили — хамло (?!), всё придумано и т.п. Я им — ваши критерии не те, ибо есть законы жанра, Рязанов создаёт утешительные фильмы, и «Ирония», и «Служебный», и «Вокзал» — всё это варианты одной и той же темы. Только в каком-то больше шлягеров, в другом — драматических элементов и т.п. В общем — разлаялись, каждый остался при своих интересах.
«Амаркорд» — это не «Репетиция оркестра».
К концу мне что-то стало скукотливо.
Спасибо за Саймонса [4]. Я, конечно, «фильма не смотрела, но скажу» [5]... Как там подлинник — мне неизвестно, но переводы очень хорошие, по языку, по тому, что есть настроение, общий тон и проч.
Всё это прекрасно, но как Ваши дела на предмет экзаменов [6]? Что написали? Познали? На что плюнули и на что положили глаз?
Какие вести с дальних мест (Конотоп, Журавка, Жовтневое) [7]? Социальные? Личные?
В периодике оживилась школьная тема, даже в «Правде» с критическим направлением. Обычно это предшествует постановлениям. А вдруг [8]?
К сожалению, жизнь — не Эльдар Александрович Рязанов, для утешительных опусов она «мало оборудована».
А Манилова-то будет играть Богатырёв, при Чичикове-Калягине. Это я к тому, что Манилов — прекрасный человек был, тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман, пора уже Рязанову сойти с полюбовной темы и сочинить что-нибудь прекрасное про школу, а все будут кричать: «Так не бывает!».
Собираюсь в Сумы, всякие семейные дела.
Будьте здоровы
Роспись
Мулен Руж — Красная мельница, это знаменитый парижский мюзик-холл (варьете?).
Примечания
1. Это письмо было последним перед приездом Галины Васильевны в Сумы на обещанную «апрельско-майскую конференцию», «о которой так долго говорили большевики» в предыдущих письмах.
В один из счастливых майских дней (потому что, уходя, в награду мы получили по огромной тяжёлой сиреневой ветке, мокрой от дождя, — об этом я писала в мемуарах в «Лампе» — Т. Б.) 1983 года мы пришли домой к брату Г. В., чтобы, сидя в саду, поделиться — каждый своим — разбором мандельштамовской «Грифельной оды». Спустя много лет, в 1997-ом, наверное, году, я сделала из этих своих заметок статью и опубликовала её в сначала в бумажном, а потом электронном номере «Зелёной лампы».
2. Я писала о неожиданной поездке в Вильнюс и делилась впечатлениями на отдельной открытке и в нескольких письмах:
«Совершенно неожиданно для себя оказалась в Вильнюсе (Минск — Хатынь — Вильнюс): возили детей.
День в Минске полностью, день (до 12 ночи) в Вильнюсе. “Заскочили” (конечно, без детей — они не захотели) в картинную галерею в В. Забросили “трудящихся”-учащихся в вагон и полетели.
Причастились: взглянули на Домье, Гойю, Дюрера и др. Очень понравился костёл св. Анны (само название!). Сейчас уже дома, но “просветлемши”».
«“Ну как, понравилась вам экскурсия?” — спросили мы у своих семиклассников.
— Ничего, только если бы побольше по магазинам ходить...».
Мне кажется, я писала ещё где-то более страшные подробности (может, это письмо не сохранилось?): о том, что они (это был седьмой класс, слава богу, чужой, то есть не я там была классной руководительницей, — на случай появления «бдительного полковника») без конца ссорились, дрались (мальчишки), переодевались в разные наряды и дулись (девчонки), ходили из купе в купе и из вагона в вагон, хохотали, визжали и, конечно же, орали дурными голосами...
3. Я писала сначала (в письме от 29 марта) о том, что собираемся идти на «Вокзал для двоих», а потом (откликаясь 7 апреля на это письмо Г. В.):
«“Вокзал для двоих” посмотрела, даже заподозрила Рязанова в издёвке (именно фон, а не Гурченко и Басилашвили). Мне показалось, что там, где речь не идёт о главных героях, Рязанов тайком показывает всем кукиш (прикрывая его козырьком другой ладони) и говорит (старая глупая школьная и студенческая шутка) : “Не смотри сюда!”. Конечно же, каждый смотрит. И тогда показывающий радостно хохочет.
А С. И. [Светлана Исааковна Липсман — Т. Б.] сказала, что это тот же самый Рязанов, но в возрасте...».
4. Это было очередное «переведённое» (в значении понапрасну испорченное) мной стихотворение Артура Саймонса. В конце письма Г. В. «развеивает» мои сомнения, что Мулен Руж — это то, «о чём я подумала» (стихотворение называется по-французски, Саймонс так часто называл свои стихи: La Mélinite: Moulin-Rouge). И не проси́те, не покажу перевода: при всей доброте Г. В. ко мне и её терпимости к моим опусам — он плохой, слабый, к тому же вся эта символистская тягомотина...
5. А это был, выражаясь нынешним инетным языком, мем: Г. В. как-то рассказала, что всегда, на любом обсуждении фильма, в самый патетический момент, когда дискуссия достигала наивысшего накала и разгорались страсти, — разгорячённый этими самыми чужими страстями участник обсуждения, не видевший фильма, но переполнившийся чужими эмоциями, вставал с места и произносил столь же горячо сакраментальное: «Я, конечно, фильма не видел, но я скажу...».
6. В аспирантуру. Я отвечала 7 апреля:
«На “предмет экзаменов” мои дела никак. Полтора месяца назад была в Москве: все экзамены в сентябре, конкурс намечается 8 человек на место [в реальности оказался — 22 человека на место: при наличии двух мест в аспирантуру Института русского языка, но эта печальная повесть впереди, в соответствующих письмах — Т. Б.]. В Киев писала письмо, там аспирантура только целевая. В МГПИ им. Ленина тоже целевая.
Всё делается запоями: накатит, за 2-3 дня штук 15 статей проштудирую; составлю 3 плана ответа по какой-то теме; переведу 2-3 стихотворения; прочитаю 2-3 книги. Потом: дикая тоска, разгоняемая музыкой. Потом: общение. Со всеми и с некоторыми, целыми днями. Потом: библиотека, тоже 2-3 дня. Прочитывается всё, что можно. Потом: угрызения совести или разгон от Св. Исааковны. И снова судорожно в науку! Потом...».
«Глаз всё как-то никуда не кладётся: пугает обречённость какой-то одной теме. Как только появляется какой-то ограничитель, так ещё недавно интересный вопрос кажется убогим» [Вскоре я найду «главную тему»: стану писать, но не закончу исследование по теме «Юмор как национальное языковое явление» — Т. Б.].
7. По порядку упоминания: там тогда работали Лена Кривопишина, Лена Гончаренко, Ира Скиба.
8. Я откликалась на это в следующем письме скептически (я тогда работала в городской школе-новостройке и видела реалии):
«Между прочим, про крепостное право (и какие гении!) больше, чем полстолетия, писали, а результат когда? А про школу только недавно. А мною как-то ощущается “сгущение сумерек”...
Стращали сегодня на совещании: с 11-го будет министерская комиссия. Что больше всего умилило: строго-настрого приказали с министром не пререкаться: так, не так — молчите, и всё! Что бы они вам ни говорили!
А Татьяна Борисовна, иронически-задумчиво: “А я было хотела поговорить, душу излить, посоветоваться”.
Серёжа написал сказку “Про Змеев Горынычей и Илью Муромца”. Начало: “Жили-были три змея: один Злее нет, другой Злющий-презлющий, а третий Злой. И пошли они на Русь воевать...”.
Каждый вечер новый повод для веселья. Вчера в одиннадцатом часу спрашивает:
— Бабушка! А ты в капкан попадалась?
А мама сгоряча:
— Ещё чего не хватало!
А потом до неё дошло — услышала, как я захохотала в своей комнате.
Сплошное веселье и в школе.
Мария Ивановна готовилась к открытому уроку (всем учителям надо было дать по уроку). Донченко. “Сад”.
Сюжет: был пустырь, заросший бурьяном. Пионеры решили вырастить сад, что и сделали.
М. И. перерыла у Татьяны Борисовны весь гербарий, чтобы показать, что на пустыре было раньше.
“Что ж ты не посоветовала человеку, — сказала я, — принести на урок дуб, чтобы показать, какие там теперь дубы растут?”».
Ещё интересное из некоторых моих писем «вокруг этой даты».
«По поводу “Истины” Чюрлёниса.
Вспомнила, когда читала Олешу: “У них [ангелов] такие лица, говорит Данте, что их можно сравнить с мечами, отражающими солнечный свет”».
Микалоюс Чюрлёнис. Истина
[Галина Васильевна как-то (не помню, до этого моего письма или после) подарила мне большой набор (опять-таки выражаясь по-современному) «постеров» — репродукций картин Чюрлёниса «формата А-3», картины же мы смотрели «живьём» в один из приездов к Галине Васильевне, когда вместе ездили в Каунас — для посещения музеев, в отличие от наших подопечных «трудящихся»-учащихся — Т. Б.].
«И ещё хорошо:
“...искусство, — если художник всё превращает в красоту, — где-то в глубине безнравственно. Ведь в самом деле, описывая, скажем, смерть героя, художник заставляет его умирать как можно более выразительно, уводит это печальное событие в область красоты. Разве это не безнравственно? ........
А может быть, вводя страдание в область красоты, художник тем самым платит страдающему за его муки какой-то высшей ценой?”».
«Пригласила меня в гости Лиля (с конференции знаменитой переписываемся) [конференция молодых учителей в Ромнах, где был ужас почище описанной в примечаниях к предыдущему письму Г. В. “научно-практической” конференции в пединституте — Т. Б.], может, съезжу в Ромны, посмотрю её новую квартиру и русалку в ванной перед унитазом (как она сообщила, чтобы сочетать приятное с полезным). Я ей тут же написала, что нужно всё было делать по науке, сообразно с Ветемаа, с его “Полевым определителем эстонских русалок” [накануне прочитанным мной в журнале “Таллин” — Т. Б.]».
«Свеженькие новости с поэтического фронта:
Летят журавли
По нашим краям,
Летят соловьи
По нашим краям.
И вести идут,
Как вода в ручейке.
Но вести идут
И вода
Идёт в ручейке, как весна.
(Из “поэтической тетради” племянника, озаглавленной: “Вірші и малюнкы” [примечание для нынешних “клятых москалей”: правильно было бы написать вірші і малюнки — Т. Б.].)
Солнышко играет,
Журавли летят,
Травка зеленеет
У ручья.
У ручья и звон, и звон,
Тирлим, бом,
Бом».
«Сенсация: у нас открылся магазин “Дружба” (литература на иностр. языках)!
Завітаю сьогодні».
«Сейчас в 8 классе “Мёртвые души”, “Шинель”. Какой простор! (Бы.)
Перечитывала “Шинель” и вдруг увидела: каков конец! “... пока наконец привидение вдруг оглянулось и, остановясь, спросило: «Тебе чего хочется?» — и показало такой кулак, какого и у живых не найдёшь. Будочник сказал: «Ничего», — да и поворотил тот же час назад. Привидение, однако же, было уже гораздо выше ростом, носило преогромные усы и, направив шаги, как казалось, к Обухову мосту, скрылось совершенно в ночной темноте”.
Хотели справедливости? Вот тебе кулак под нос: “Тебе чего хочется?” — “Ничего”. Какая горькая ирония и какая жалость...».
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.