![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tamara_borisova...Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
А. С. Пушкин. Портрет
Сегодня, 9 июля 2009 года, Галине Васильевне Степановой исполнилось бы восемьдесят лет.
А умерла она 9 февраля 1987 года в возрасте пятидесяти семи с половиной.
Вот уже двадцать два года мы, её ученицы и коллеги, 9 июля и 9 февраля обязательно встречаемся, чтобы помянуть Галину Васильевну.
Со времени первого появления Галины Васильевны в нашем институте прошло ровно тридцать лет (ну, чуть больше: она пришла туда работать весной 1979 года), и было ей как раз столько лет, сколько мне сейчас (у меня с Г. В. разница была ровно тридцать лет, с крохотным «хвостиком»: я родилась 20-го июля, — а девчонки были младше меня на полтора-два года).
Познакомила нас всех Галина Васильевна (я ведь была на курс старше и хватало подруг из группы), предложив совместно подготовить какой-то поэтический вечер, посвящённый столетию Александра Блока.
А преподаватели, в числе которых была Людмила Степановна Панкратова, читавшая курс русской литературы рубежа ХIХ–ХХ веков, присоединились чуть попозже (к нам попозже, а к Галине Васильевне — сразу после её появления в институте).
«О Радости, Печали и Мудрости» — так называется одна из ораторий Георга Фридриха Генделя (слова пишутся с прописной, потому что там действуют персонажи, олицетворяющие эти добродетели).
В оратории олицетворённые Радость и Печаль сменяются Мудростью — единственно возможным условием для подлинной свободы человека.
Галина Васильевна была очень мудрым и очень свободным человеком, научившим нас не только дышать горным воздухом подлинной личностной независимости, — но и не задохнуться (уже без Г. В.) в страшные годы безвоздушья...
Очень трудно было привыкать жить без неё — без мудрости настоящего, искреннего, умного общения, без радости прямого и непосредственного человеческого отклика на самые высокие «души прекрасные порывы».
Десять лет после смерти Галины Васильевны я не могла прикоснуться ни к её письмам ко мне, ни к собственным, адресованным ей: незадолго до смерти, зная уже о своём приговоре, она выслала мне связку моих писем со словами «Вы будете писать...», я отнекнулась, сказав, что одного писателя в семье достаточно (папа сочинял слабые стихи) и что (главное) быть писателем — это больно, а я не хочу боли...
Правы оказались все: и Галина Васильевна, и я, и жизнь — я не писатель, но я пишу, и боли избежать тоже не удалось.
Я тогда не знала, почему Галина Васильевна выслала мне письма, долго недоумевала, томилась душой... а когда вскоре Галины Васильевны не стало, поняла и преисполнилась благодарности: спустя годы по своим письмам я смогла восстановить многие факты, когда решила, наконец найдя в себе силы начать перечитывать письма Г. В. ко мне, опубликовать их в «Зелёной лампе».
Но вначале я долго сомневалась: можно ли обнародовать письма, и как к этому отнеслась бы сама Галина Васильевна?
Одно дело публикация моих мемуаров о ней или её научных работ (в «Лампе» мной опубликованы две её книги: «Семантика многозначного слова» и [в соавторстве с А. Н. Шраммом] «Введение в семасиологию русского языка», сканированные из подаренных мне Г. В. бумажных версий).
И совсем другое дело — публикация писем.
Все, у кого я спрашивала совета, моё намерение одобряли, но решающим оказался «ответ пространства»: совершенно неожиданно меня нашла Верена Деменина, живущая ныне в Венесуэле, а некогда учившаяся у Галины Васильевны и потом какое-то время даже бывшая её коллегой в Калининградском университете (в своих воспоминаниях в «Лампе» я рассказываю о том, каким чудом Г. В., всю жизнь работавшая в Калининграде, вдруг оказалась на целых четыре года — таких важных для меня и остальных «девочек»! — в Сумах).
Сначала Верена прислала мне письмо с короткой фразой: спасибо за память о Галине Васильевне.
А когда я бросилась спрашивать у неё, откуда она знает Г. В. и как нашла мои мемуары, ответила, что просто послала «запрос во вселенную», заведя в поисковик три слова: Галина Васильевна Степанова — и тут же выйдя на мой текст...
И когда уже Верена положительно ответила на мой вопрос об этичности публикации — я перестала сомневаться и начала готовить тексты.
...А потом забросила «Лампу», а вместе с ней приостановила и работу над подготовкой писем к публикации.
А недавно, вспомнив о юбилее, вдруг осенилась: ведь это можно по одному письму в день помещать в ЖЖ с тегом «письма Г. В. Степановой» — и со временем все тексты будут готовы...
Что я и начинаю, благословясь, выполнять сегодня.
Благодаря Верене я получила ещё один бесценный документ — книгу воспоминаний учеников и коллег о Тамаре Львовне Вульфович, бывшей для Г. В. тем, кем была для нас сама Галина Васильевна.
Тамара Львовна Галину Васильевну пережила...
На похоронах её не было — она как раз в те дни сломала руку, да и не велела Галина Васильевна никого звать на похороны.
Из Калининграда никого и не было (Галина Васильевна умерла в подмосковной Электростали, в доме у родного брата Игоря, где за ней преданно ухаживала невестка), а мы с Леной Кривопишиной поехали: подруга Галины Васильевны Ирина Владимировна ослушалась Г. В. и прислала мне телеграмму (накануне мы, перестав получать вести от Г. В., встревожились и звонили Ирине Владимировне, справляясь о здоровье Галины Васильевны).
Там же — в Электростали — Галину Васильевну и похоронили.
Больше я ни в Электростали, ни в Калининграде не была — не могу...
А номер могилы помню наизусть: две тысячи четыреста одиннадцать.
А в Калининграде, говорят, уже и собор восстановили — мы же видели его в развалинах, посещая могилу Канта у его стен.
И университет теперь не просто Калининградский, а Кёнигсбергский Альбертина, а теперь вот уже и Российский имени Иммануила Канта...
И кто теперь живёт на улице Леонова, 40 (в Калининграде нумеруются не дома, а подъезды), я не знаю.
Да это и не важно: период до 1987 года никуда не девался, так и застыл в золотистом янтаре нашей памяти. И там по-прежнему живёт наша Галина Васильевна, ходит на лекции, посещает спектакли (в том числе и михайловского «Литературного театра»), берёт книги и журналы в библиотеке, ездит на электричках к морю и бегает на лыжах, собирает грибы и шиповник, из которого варит необыкновенной вкусноты варенье (однажды мы, будучи у Г. В. в гостях, насобирали шиповника, наварили варенья, сели пить чай и тут же съели наваренное)... и пишет нам письма.
По крайней мере, во снах я получаю от неё вести.
...Галина Васильевна отчего-то уничтожила свои фотографии, но в семье у младшего брата, живущего в Сумах, сохранилось несколько молодых.
Когда мы выпускали большую энциклопедию «Сумщина в именах», я включила в неё Г. В., для чего превозмогла себя и сходила сначала в институтский архив для уточнения некоторых данных, а затем в переулок Богдана Хмельницкого, где живёт брат, взяла фотографии, а заодно увидела — тогда двухлетнюю — Дианочку, внучку брата, невероятно похожую на Галину Васильевну. Ну просто одно лицо... Брат сказал, что независимый ум и характер похожи ещё больше.
Когда я получила от Верены царский подарок — специально выпрошенный ею для меня экземпляр книги воспоминаний о Тамаре Львовне, — внутри оказался ещё один, для меня не менее ценный: фотография Галины Васильевны, уже работавшей преподавателем в университете. Она сидит в зрительском кресле, на вид ей лет тридцать или больше, но уже узнаются родные для нас черты...
Племянник Рома, которому в годы работы Галины Васильевны в Сумах было лет шесть-семь (они были приблизительные ровесники: мой Серёжа, Володя Людмилы Степановны и Рома, и мы их катали на санках, как лошадки, а они кричали нам «но» и «тпру»; Володя стал священником, Рома и Серёжа компьютерщиками), будучи совсем маленьким (ещё до нашего знакомства с Г. В.), не умея выговорить её имя и отчество, называл её Гасильна, шутливое прозвище в Калининграде приклеилось — главным образом инверсионно: уж кем-кем, а «гасильной» она никогда не была, скорее уж «зажигальной»...
В самый первый день рождения Г. В. во время её работы в Сумах, узнав о нём от кого-то из преподавателей, мы купили корзину роз и понесли поздравлять, но так, чтобы Г. В. нас не видела, а чтобы проснувшись утром, увидела цветы.
Поднявшись раным-ранёшенько, часов в шесть, мы пришли к калитке братниного дома и стали перелезать через неё во двор.
Калитка отворилась, и посланная нами «на дело» Михеся (Ирина Михеенко — та, которая с матами) плавно поехала во двор, сидя на калитке верхом.
Давясь от хохота, мы всё-таки пробрались во двор и оставили корзинку на дорожке напротив крыльца.
В цветах была спрятана поздравительная открытка с очень вразумительной подписью «девочки».
Первой сюрприз обнаружила невестка Г. В., и они вместе с Галиной Васильевной долго ломали голову, что за девочки принесли корзину...
Но догадались после длительного перебора вариантов.
Здесь мы с Ириной Скибой (теперь Марухиной), застигнутые уличным фотографом, несём Галине Васильевне уже другую корзинку в другой день рождения — с гвоздиками.
А сегодня моя корзинка наполнена письмами Галины Васильевны — с её живым голосом, звучащим через десятки лет.
Сейчас я выну первое из них — в следующем лоскутке.
А потом и ещё, и ещё, и ещё...
С днём рождения, дорогая Галина Васильевна!
Музыкальный киоск
Часть из вивальдиевской «Ночи».
Заставка к клипу — картина Пьера Боннара, одного из любимых художников Галины Васильевны.
В кругу расчисленном светил.
А. С. Пушкин. Портрет
Сегодня, 9 июля 2009 года, Галине Васильевне Степановой исполнилось бы восемьдесят лет.
А умерла она 9 февраля 1987 года в возрасте пятидесяти семи с половиной.
Вот уже двадцать два года мы, её ученицы и коллеги, 9 июля и 9 февраля обязательно встречаемся, чтобы помянуть Галину Васильевну.
Со времени первого появления Галины Васильевны в нашем институте прошло ровно тридцать лет (ну, чуть больше: она пришла туда работать весной 1979 года), и было ей как раз столько лет, сколько мне сейчас (у меня с Г. В. разница была ровно тридцать лет, с крохотным «хвостиком»: я родилась 20-го июля, — а девчонки были младше меня на полтора-два года).
Познакомила нас всех Галина Васильевна (я ведь была на курс старше и хватало подруг из группы), предложив совместно подготовить какой-то поэтический вечер, посвящённый столетию Александра Блока.
А преподаватели, в числе которых была Людмила Степановна Панкратова, читавшая курс русской литературы рубежа ХIХ–ХХ веков, присоединились чуть попозже (к нам попозже, а к Галине Васильевне — сразу после её появления в институте).
«О Радости, Печали и Мудрости» — так называется одна из ораторий Георга Фридриха Генделя (слова пишутся с прописной, потому что там действуют персонажи, олицетворяющие эти добродетели).
В оратории олицетворённые Радость и Печаль сменяются Мудростью — единственно возможным условием для подлинной свободы человека.
Галина Васильевна была очень мудрым и очень свободным человеком, научившим нас не только дышать горным воздухом подлинной личностной независимости, — но и не задохнуться (уже без Г. В.) в страшные годы безвоздушья...
Очень трудно было привыкать жить без неё — без мудрости настоящего, искреннего, умного общения, без радости прямого и непосредственного человеческого отклика на самые высокие «души прекрасные порывы».
Десять лет после смерти Галины Васильевны я не могла прикоснуться ни к её письмам ко мне, ни к собственным, адресованным ей: незадолго до смерти, зная уже о своём приговоре, она выслала мне связку моих писем со словами «Вы будете писать...», я отнекнулась, сказав, что одного писателя в семье достаточно (папа сочинял слабые стихи) и что (главное) быть писателем — это больно, а я не хочу боли...
Правы оказались все: и Галина Васильевна, и я, и жизнь — я не писатель, но я пишу, и боли избежать тоже не удалось.
Я тогда не знала, почему Галина Васильевна выслала мне письма, долго недоумевала, томилась душой... а когда вскоре Галины Васильевны не стало, поняла и преисполнилась благодарности: спустя годы по своим письмам я смогла восстановить многие факты, когда решила, наконец найдя в себе силы начать перечитывать письма Г. В. ко мне, опубликовать их в «Зелёной лампе».
Но вначале я долго сомневалась: можно ли обнародовать письма, и как к этому отнеслась бы сама Галина Васильевна?
Одно дело публикация моих мемуаров о ней или её научных работ (в «Лампе» мной опубликованы две её книги: «Семантика многозначного слова» и [в соавторстве с А. Н. Шраммом] «Введение в семасиологию русского языка», сканированные из подаренных мне Г. В. бумажных версий).
И совсем другое дело — публикация писем.
Все, у кого я спрашивала совета, моё намерение одобряли, но решающим оказался «ответ пространства»: совершенно неожиданно меня нашла Верена Деменина, живущая ныне в Венесуэле, а некогда учившаяся у Галины Васильевны и потом какое-то время даже бывшая её коллегой в Калининградском университете (в своих воспоминаниях в «Лампе» я рассказываю о том, каким чудом Г. В., всю жизнь работавшая в Калининграде, вдруг оказалась на целых четыре года — таких важных для меня и остальных «девочек»! — в Сумах).
Сначала Верена прислала мне письмо с короткой фразой: спасибо за память о Галине Васильевне.
А когда я бросилась спрашивать у неё, откуда она знает Г. В. и как нашла мои мемуары, ответила, что просто послала «запрос во вселенную», заведя в поисковик три слова: Галина Васильевна Степанова — и тут же выйдя на мой текст...
И когда уже Верена положительно ответила на мой вопрос об этичности публикации — я перестала сомневаться и начала готовить тексты.
...А потом забросила «Лампу», а вместе с ней приостановила и работу над подготовкой писем к публикации.
А недавно, вспомнив о юбилее, вдруг осенилась: ведь это можно по одному письму в день помещать в ЖЖ с тегом «письма Г. В. Степановой» — и со временем все тексты будут готовы...
Что я и начинаю, благословясь, выполнять сегодня.
Благодаря Верене я получила ещё один бесценный документ — книгу воспоминаний учеников и коллег о Тамаре Львовне Вульфович, бывшей для Г. В. тем, кем была для нас сама Галина Васильевна.
Тамара Львовна Галину Васильевну пережила...
На похоронах её не было — она как раз в те дни сломала руку, да и не велела Галина Васильевна никого звать на похороны.
Из Калининграда никого и не было (Галина Васильевна умерла в подмосковной Электростали, в доме у родного брата Игоря, где за ней преданно ухаживала невестка), а мы с Леной Кривопишиной поехали: подруга Галины Васильевны Ирина Владимировна ослушалась Г. В. и прислала мне телеграмму (накануне мы, перестав получать вести от Г. В., встревожились и звонили Ирине Владимировне, справляясь о здоровье Галины Васильевны).
Там же — в Электростали — Галину Васильевну и похоронили.
Больше я ни в Электростали, ни в Калининграде не была — не могу...
А номер могилы помню наизусть: две тысячи четыреста одиннадцать.
А в Калининграде, говорят, уже и собор восстановили — мы же видели его в развалинах, посещая могилу Канта у его стен.
И университет теперь не просто Калининградский, а Кёнигсбергский Альбертина, а теперь вот уже и Российский имени Иммануила Канта...
И кто теперь живёт на улице Леонова, 40 (в Калининграде нумеруются не дома, а подъезды), я не знаю.
Да это и не важно: период до 1987 года никуда не девался, так и застыл в золотистом янтаре нашей памяти. И там по-прежнему живёт наша Галина Васильевна, ходит на лекции, посещает спектакли (в том числе и михайловского «Литературного театра»), берёт книги и журналы в библиотеке, ездит на электричках к морю и бегает на лыжах, собирает грибы и шиповник, из которого варит необыкновенной вкусноты варенье (однажды мы, будучи у Г. В. в гостях, насобирали шиповника, наварили варенья, сели пить чай и тут же съели наваренное)... и пишет нам письма.
По крайней мере, во снах я получаю от неё вести.
...Галина Васильевна отчего-то уничтожила свои фотографии, но в семье у младшего брата, живущего в Сумах, сохранилось несколько молодых.
Когда мы выпускали большую энциклопедию «Сумщина в именах», я включила в неё Г. В., для чего превозмогла себя и сходила сначала в институтский архив для уточнения некоторых данных, а затем в переулок Богдана Хмельницкого, где живёт брат, взяла фотографии, а заодно увидела — тогда двухлетнюю — Дианочку, внучку брата, невероятно похожую на Галину Васильевну. Ну просто одно лицо... Брат сказал, что независимый ум и характер похожи ещё больше.
Когда я получила от Верены царский подарок — специально выпрошенный ею для меня экземпляр книги воспоминаний о Тамаре Львовне, — внутри оказался ещё один, для меня не менее ценный: фотография Галины Васильевны, уже работавшей преподавателем в университете. Она сидит в зрительском кресле, на вид ей лет тридцать или больше, но уже узнаются родные для нас черты...
Племянник Рома, которому в годы работы Галины Васильевны в Сумах было лет шесть-семь (они были приблизительные ровесники: мой Серёжа, Володя Людмилы Степановны и Рома, и мы их катали на санках, как лошадки, а они кричали нам «но» и «тпру»; Володя стал священником, Рома и Серёжа компьютерщиками), будучи совсем маленьким (ещё до нашего знакомства с Г. В.), не умея выговорить её имя и отчество, называл её Гасильна, шутливое прозвище в Калининграде приклеилось — главным образом инверсионно: уж кем-кем, а «гасильной» она никогда не была, скорее уж «зажигальной»...
В самый первый день рождения Г. В. во время её работы в Сумах, узнав о нём от кого-то из преподавателей, мы купили корзину роз и понесли поздравлять, но так, чтобы Г. В. нас не видела, а чтобы проснувшись утром, увидела цветы.
Поднявшись раным-ранёшенько, часов в шесть, мы пришли к калитке братниного дома и стали перелезать через неё во двор.
Калитка отворилась, и посланная нами «на дело» Михеся (Ирина Михеенко — та, которая с матами) плавно поехала во двор, сидя на калитке верхом.
Давясь от хохота, мы всё-таки пробрались во двор и оставили корзинку на дорожке напротив крыльца.
В цветах была спрятана поздравительная открытка с очень вразумительной подписью «девочки».
Первой сюрприз обнаружила невестка Г. В., и они вместе с Галиной Васильевной долго ломали голову, что за девочки принесли корзину...
Но догадались после длительного перебора вариантов.
Здесь мы с Ириной Скибой (теперь Марухиной), застигнутые уличным фотографом, несём Галине Васильевне уже другую корзинку в другой день рождения — с гвоздиками.
А сегодня моя корзинка наполнена письмами Галины Васильевны — с её живым голосом, звучащим через десятки лет.
Сейчас я выну первое из них — в следующем лоскутке.
А потом и ещё, и ещё, и ещё...
С днём рождения, дорогая Галина Васильевна!
Музыкальный киоск
Часть из вивальдиевской «Ночи».
Заставка к клипу — картина Пьера Боннара, одного из любимых художников Галины Васильевны.
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами или плагиаторами (что, в принципе, одно и то же).