![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tamara_borisovaили Брызги шампанского
Любить —
это с простынь,
бессонницей
рваных,
срываться,
ревнуя к Копернику,
его,
а не мужа Марьи Иванны,
считая
своим
соперником.
Владимир Маяковский. «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви»
Вспомнила в скайповом разговоре с Кошкодильчиком (спросившим, что там за моряк путался у моих родителей под ногами, в результате чего если не Лилино, то уж точно моё рождение могло оказаться под большим вопросом), как в уже пожилом возрасте мама с папой очень часто ссорились — причём доходя если не «до смертоубийства»*, то до взаимных обид и попрёков, а порой и маминых слёз.
Этим мог закончиться любой мирный разговор — на кухне, у телевизора, на даче, в спальне перед отходом ко сну...
Как уж они выходили на эту острую тему — бог весть.
Но только исчерпав все аргументы, проведя несколько часов в бесплодном горячем споре со взаимными уличениями в непрофессионализме, ошибках прошлого, перебрав все обиды «давно минувших дней» (да ты когда последнюю книжку читал? кто из нас учитель русского языка и литературы, я или ты? да я хоть и инженер, а русский язык знаю лучше тебя!), пролистав все возможные пособия и словари (каковые — в бумажном виде — я была просто вынуждена оставить им, благо появилась возможность пользоваться электронными), в качестве последней инстанции они обращались ко мне (мама мне верила безоглядно, считая мою квалификацию более высокой).
...Раздавался телефонный звонок, и взволнованный голос мамы или папы взывал к моей компетенции:
— Тома! Ну скажи ты ему (ей), что это слово означает то-то и то-то (пишется так-то и так-то, в таком-то и таком-то значении не употребляется)!..
Чаще всего я отвечала: мама права! А если она когда-нибудь ошибалась (что было крайне редко), я мялась и громко говорила в пространство: да можно и так и этак, — а сама тихонько шептала в трубку: мам, ты только виду не подавай, но папа прав...
(Мама обижалась, как ребёнок, и тяжело переживала мгновения редких своих поражений, а папу ничем было не сломить: уже припёртый к стене, то есть к словарю, «ткнутый» пальцем и глазами в энциклопедическую очевидность, он непобедимо махал рукой, делая широкий отметающий жест, и восклицал:
— Это неправильный словарь!)
* Живуч оказался дед Щукарь! Едва лишь бабка Мамычиха запричитала над разбитой махоткой, он опустил рубаху, приподнялся.
— Головушка ты моя горькая! — навзрыд голосила бабка. — Разбил, нечистый дух, посудину! Таковских вас лечить, и добра не схошь!
— Удались, бабка! Сей момент удались отседова! — Щукарь указывал рукой на дверь. — Ты меня чудок жизни не решила! Об твою бы головешку этот горшок надо разбить! Удались, а то до смертоубийства могу дойтить! Я на эти штуки отчаянный!
Это была наша семейная библия, общий цитатный фонд: вся линия деда Щукаря из шолоховской «Поднятой целины» цитировалась нами (мамой, Лилей и мной) практически с любого места и наизусть целыми страницами. И как дед Щукарь варил в поле кашу, и как купил у цыган старую клячу с кукурузным початком, и «должно́, крылушко», и бордюр девка плохая, а акварель хорошая, а адаптер означает «пустяковый человек, вообче сволочь и больше ничего», и как дед Щукарь спал, ползая по кругу в поисках укрытия от солнца, и вся история с «Титковым козлом», который деда «искоренил», и как он «обнаружил на правой ноге женский, почти новый чири́к, с кокетливым кожаным бантиком и фасонистой строчкой. Судя по размерам, чирик мог принадлежать только Куприяновне», и как всё дальнейшее в результате этого оказалось «покрыто неизвестным мраком», «как говорил друживший в ту пору с Щукарём сапожник Локатеев»...
И линию Якова Лукича Островнова: про «калитку», которую «Семён закроет», и его же «Хучь сову об пенёк, хучь пеньком об сову»...
Музыкальный киоск
Мама и папа особенно обожали две мелодии своей юности, любили и умели танцевать — и брызги их шампанского всегда долетали и продолжают долетать до меня...
Любить —
это с простынь,
бессонницей
рваных,
срываться,
ревнуя к Копернику,
его,
а не мужа Марьи Иванны,
считая
своим
соперником.
Владимир Маяковский. «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви»
Вспомнила в скайповом разговоре с Кошкодильчиком (спросившим, что там за моряк путался у моих родителей под ногами, в результате чего если не Лилино, то уж точно моё рождение могло оказаться под большим вопросом), как в уже пожилом возрасте мама с папой очень часто ссорились — причём доходя если не «до смертоубийства»*, то до взаимных обид и попрёков, а порой и маминых слёз.
Этим мог закончиться любой мирный разговор — на кухне, у телевизора, на даче, в спальне перед отходом ко сну...
Как уж они выходили на эту острую тему — бог весть.
Но только исчерпав все аргументы, проведя несколько часов в бесплодном горячем споре со взаимными уличениями в непрофессионализме, ошибках прошлого, перебрав все обиды «давно минувших дней» (да ты когда последнюю книжку читал? кто из нас учитель русского языка и литературы, я или ты? да я хоть и инженер, а русский язык знаю лучше тебя!), пролистав все возможные пособия и словари (каковые — в бумажном виде — я была просто вынуждена оставить им, благо появилась возможность пользоваться электронными), в качестве последней инстанции они обращались ко мне (мама мне верила безоглядно, считая мою квалификацию более высокой).
...Раздавался телефонный звонок, и взволнованный голос мамы или папы взывал к моей компетенции:
— Тома! Ну скажи ты ему (ей), что это слово означает то-то и то-то (пишется так-то и так-то, в таком-то и таком-то значении не употребляется)!..
Чаще всего я отвечала: мама права! А если она когда-нибудь ошибалась (что было крайне редко), я мялась и громко говорила в пространство: да можно и так и этак, — а сама тихонько шептала в трубку: мам, ты только виду не подавай, но папа прав...
(Мама обижалась, как ребёнок, и тяжело переживала мгновения редких своих поражений, а папу ничем было не сломить: уже припёртый к стене, то есть к словарю, «ткнутый» пальцем и глазами в энциклопедическую очевидность, он непобедимо махал рукой, делая широкий отметающий жест, и восклицал:
— Это неправильный словарь!)
* Живуч оказался дед Щукарь! Едва лишь бабка Мамычиха запричитала над разбитой махоткой, он опустил рубаху, приподнялся.
— Головушка ты моя горькая! — навзрыд голосила бабка. — Разбил, нечистый дух, посудину! Таковских вас лечить, и добра не схошь!
— Удались, бабка! Сей момент удались отседова! — Щукарь указывал рукой на дверь. — Ты меня чудок жизни не решила! Об твою бы головешку этот горшок надо разбить! Удались, а то до смертоубийства могу дойтить! Я на эти штуки отчаянный!
Это была наша семейная библия, общий цитатный фонд: вся линия деда Щукаря из шолоховской «Поднятой целины» цитировалась нами (мамой, Лилей и мной) практически с любого места и наизусть целыми страницами. И как дед Щукарь варил в поле кашу, и как купил у цыган старую клячу с кукурузным початком, и «должно́, крылушко», и бордюр девка плохая, а акварель хорошая, а адаптер означает «пустяковый человек, вообче сволочь и больше ничего», и как дед Щукарь спал, ползая по кругу в поисках укрытия от солнца, и вся история с «Титковым козлом», который деда «искоренил», и как он «обнаружил на правой ноге женский, почти новый чири́к, с кокетливым кожаным бантиком и фасонистой строчкой. Судя по размерам, чирик мог принадлежать только Куприяновне», и как всё дальнейшее в результате этого оказалось «покрыто неизвестным мраком», «как говорил друживший в ту пору с Щукарём сапожник Локатеев»...
И линию Якова Лукича Островнова: про «калитку», которую «Семён закроет», и его же «Хучь сову об пенёк, хучь пеньком об сову»...
Музыкальный киоск
Мама и папа особенно обожали две мелодии своей юности, любили и умели танцевать — и брызги их шампанского всегда долетали и продолжают долетать до меня...
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.