![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Мне жалко, что теперь зима
И комаров не слышно в доме,
Но ты напомнила сама
О легкомысленной соломе.
Стрекозы вьются в синеве...
Осип Мандельштам
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную...
Арсений Тарковский
Наверное, потому, что я думала о поздравлении для Лиды, заготовленном заранее, вчера утром мне приснился дивный сон, цветово и отчасти сюжетно выросший из поздравительного лоскута.
Я помнила во сне, что у нас холодная и снежная погода, но ни холода, ни снега в сновидении не было.
Я ходила по своему саду, в котором — как всегда и в реале, под ближними к дому абрикосами, — сидели мои «театральные» (с которыми я работала в театре) и другие гости, и видела чудеса: во влажном и тёплом воздухе (надышанном просыпающимися растениями) всё цвело и пахло — и давало плоды: я трогала руками и лелеяла в ладонях огромные крупные грозди белого и синего винограда, появившиеся по какой-то случайно открытой мной «озимой» методике: будто бы виноград, напитавшийся снежным холодом, начинал давать плоды в самом начале весны (о которой символизировали подснежники, вылезшие из земли и присыпанные сверкающими крупочками рыхлых остатков снежного покрова), и во сне я знала название этого метода: прикорневое созревание винограда.
Я взвешивала на ладонях живые эти, громадные кисти, с упругими ягодами, чуть приплюснутыми, как земной шар у полюсов, с непременно одной самой крупной центральной, у основания кисти, и с постепенно уменьшающимися к её верхушке, но всё равно более крупными, чем обычно, очень плотными, сильными, пружинящими, как мяч, ягодами, исполненными зрелой мощи и торжества жизни...
Один куст был белый, то есть светло-зелёный (на самом деле там растёт синий виноград неопознанной породы, сладкий и вкусный, его сажала из крохотной лозы четыре года назад я, на участке до меня винограда вообще не было), рядом с огромным кустом розы, тоже посаженной мной тогда же из прутика, а второй — даже не куст, а целая пышная гирлянда, — синий, — вольготно расположился у меня на крыльце (в реальности там над крыльцом нависли ветки абрикоса, а на стене летом вьётся какая-то неопознанная лиана, с листьями, похожими на виноградные: зимой она отмирает до самого корня, а весной самовозрождается), образовав пышную полукруглую арку, точнее даже, не арку, а хогартовскую beautiful line: S-образную «боковую» линию, подхваченную модерном, сецессией и прочими утончёнными течениями искусства рубежа ХIХ-ХХ веков...
И этот синий... нет, лилово-фиолетовый виноград, цвета сирени... анютиных глазок, или «толковых лиловых» чернил, — благоухающий, источающий скорее даже не запах, а благовоние (если бы благовония могли быть влажными и живыми), весь усеян не только крупными «прикорневыми» упругими гроздьями, но и... лиловыми цветами, в которых всё колышется, дышит, живёт и тянется ко мне радостью: пестики, тычинки, лепестки, всё такое тонкое и округлое, сквозящее и плотное, — вся эта колышущаяся радость так невыразимо прекрасна и добра ко мне, — ждёт моей похвалы и одобрения, ответной радости... и я даю им эту ответную радость — прикасаюсь, держу, как «сферу», на ладони, ласкаю взглядом, всей душой, сердцем, каждой клеточкой тела...
Потом отхожу от крыльца и замечаю белые нежные атласистые тельца луковиц лилий, неосторожно высунувшихся из почвы, насыпанной в какие-то специальные ящички, и, не стесняясь присутствия гостей, разговариваю с ними (луковичками), сюсюкаю (я и в реальности разговариваю с растениями: позапрошлой осенью я посадила чёрную шелковицу, а минувшей весной белую, купила уже большим, но мёртвым и на вид суховатым деревцем, и всё боялась, что не оживёт, и ходила поливала каждый день, приговаривая: просыпайся, я тебя очень люблю и жду, — а когда она проснулась, сказала ей, умильно и по-детски коверкая слова: проснулась? с добрым утром! — ...за лето вымахало пышно-зелёное дерево, густо покрывшееся резными листочками).
Говорю луковичкам: ну что же вы высунулись, дурочки? замёрзнете... И присыпаю их белые бока каким-то светлым и очень чистым мелюсеньким песочком, похожим на пыль, вроде как одеяльцем укрываю.
И снова окидываю взором весь согласно цветущий, веющий цветным теплом сад, и преисполняюсь благоговения перед чудом торжествующей жизни.
Я, конечно, понимаю прекрасно, что это невиданной силы компенсаторный сон за все мучения, самый красивый из всех компенсаторных, виденных мной за жизнь.
И он греет меня, овевая теплом своего живого дыхания, вот уже два дня...
...Сначала зацветёт сирень (у меня уже две аллеи, продольная и поперечная, не считая одиночных кустов), потом ирисы и пионы (я в этом году привезла вишнёвый и белый из домрайсада, Мария Прокофьевна выкопала мне, а то у меня только розовые), потом розы, виноград и лилии, а совсем сначала вылезут полосатенькие бело-сиреневые крокусы и белые и фиолетовенькие фиалочки, и будет трепетать крыльями стая анютиных глазок, и будет звучать музыка сфер...
Подождём.
Музыкальный киоск
Отсюда.

И комаров не слышно в доме,
Но ты напомнила сама
О легкомысленной соломе.
Стрекозы вьются в синеве...
Осип Мандельштам
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную...
Арсений Тарковский
Наверное, потому, что я думала о поздравлении для Лиды, заготовленном заранее, вчера утром мне приснился дивный сон, цветово и отчасти сюжетно выросший из поздравительного лоскута.
Я помнила во сне, что у нас холодная и снежная погода, но ни холода, ни снега в сновидении не было.
Я ходила по своему саду, в котором — как всегда и в реале, под ближними к дому абрикосами, — сидели мои «театральные» (с которыми я работала в театре) и другие гости, и видела чудеса: во влажном и тёплом воздухе (надышанном просыпающимися растениями) всё цвело и пахло — и давало плоды: я трогала руками и лелеяла в ладонях огромные крупные грозди белого и синего винограда, появившиеся по какой-то случайно открытой мной «озимой» методике: будто бы виноград, напитавшийся снежным холодом, начинал давать плоды в самом начале весны (о которой символизировали подснежники, вылезшие из земли и присыпанные сверкающими крупочками рыхлых остатков снежного покрова), и во сне я знала название этого метода: прикорневое созревание винограда.
Я взвешивала на ладонях живые эти, громадные кисти, с упругими ягодами, чуть приплюснутыми, как земной шар у полюсов, с непременно одной самой крупной центральной, у основания кисти, и с постепенно уменьшающимися к её верхушке, но всё равно более крупными, чем обычно, очень плотными, сильными, пружинящими, как мяч, ягодами, исполненными зрелой мощи и торжества жизни...
Один куст был белый, то есть светло-зелёный (на самом деле там растёт синий виноград неопознанной породы, сладкий и вкусный, его сажала из крохотной лозы четыре года назад я, на участке до меня винограда вообще не было), рядом с огромным кустом розы, тоже посаженной мной тогда же из прутика, а второй — даже не куст, а целая пышная гирлянда, — синий, — вольготно расположился у меня на крыльце (в реальности там над крыльцом нависли ветки абрикоса, а на стене летом вьётся какая-то неопознанная лиана, с листьями, похожими на виноградные: зимой она отмирает до самого корня, а весной самовозрождается), образовав пышную полукруглую арку, точнее даже, не арку, а хогартовскую beautiful line: S-образную «боковую» линию, подхваченную модерном, сецессией и прочими утончёнными течениями искусства рубежа ХIХ-ХХ веков...
И этот синий... нет, лилово-фиолетовый виноград, цвета сирени... анютиных глазок, или «толковых лиловых» чернил, — благоухающий, источающий скорее даже не запах, а благовоние (если бы благовония могли быть влажными и живыми), весь усеян не только крупными «прикорневыми» упругими гроздьями, но и... лиловыми цветами, в которых всё колышется, дышит, живёт и тянется ко мне радостью: пестики, тычинки, лепестки, всё такое тонкое и округлое, сквозящее и плотное, — вся эта колышущаяся радость так невыразимо прекрасна и добра ко мне, — ждёт моей похвалы и одобрения, ответной радости... и я даю им эту ответную радость — прикасаюсь, держу, как «сферу», на ладони, ласкаю взглядом, всей душой, сердцем, каждой клеточкой тела...
Потом отхожу от крыльца и замечаю белые нежные атласистые тельца луковиц лилий, неосторожно высунувшихся из почвы, насыпанной в какие-то специальные ящички, и, не стесняясь присутствия гостей, разговариваю с ними (луковичками), сюсюкаю (я и в реальности разговариваю с растениями: позапрошлой осенью я посадила чёрную шелковицу, а минувшей весной белую, купила уже большим, но мёртвым и на вид суховатым деревцем, и всё боялась, что не оживёт, и ходила поливала каждый день, приговаривая: просыпайся, я тебя очень люблю и жду, — а когда она проснулась, сказала ей, умильно и по-детски коверкая слова: проснулась? с добрым утром! — ...за лето вымахало пышно-зелёное дерево, густо покрывшееся резными листочками).
Говорю луковичкам: ну что же вы высунулись, дурочки? замёрзнете... И присыпаю их белые бока каким-то светлым и очень чистым мелюсеньким песочком, похожим на пыль, вроде как одеяльцем укрываю.
И снова окидываю взором весь согласно цветущий, веющий цветным теплом сад, и преисполняюсь благоговения перед чудом торжествующей жизни.
Я, конечно, понимаю прекрасно, что это невиданной силы компенсаторный сон за все мучения, самый красивый из всех компенсаторных, виденных мной за жизнь.
И он греет меня, овевая теплом своего живого дыхания, вот уже два дня...
...Сначала зацветёт сирень (у меня уже две аллеи, продольная и поперечная, не считая одиночных кустов), потом ирисы и пионы (я в этом году привезла вишнёвый и белый из домрайсада, Мария Прокофьевна выкопала мне, а то у меня только розовые), потом розы, виноград и лилии, а совсем сначала вылезут полосатенькие бело-сиреневые крокусы и белые и фиолетовенькие фиалочки, и будет трепетать крыльями стая анютиных глазок, и будет звучать музыка сфер...
Подождём.
Музыкальный киоск
Отсюда.

© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
no subject
Date: 28 Nov 2012 15:03 (UTC)no subject
Date: 28 Nov 2012 16:13 (UTC)Сегодня я видела ПРОДОЛЖЕНИЕ.
Не такое длинное и красивое, но с ВИНОГРАДОМ!