![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tamara_borisovaШёлковый путь
Читать в правильном порядке строго по планту (и в каждом новом лоскутке пройденный участок пути будет отмечаться и будет всё более длинным):
«КОМПЛЕКС МОРЯ»
(Примпосад, Строгановка, Степановка Первая, Ботиево, Райновка, Тубал)
Все на берегу. Расталкивая воздух
Все на берегу. Бирюльки
Мене, текел, факел
Подсолнечные кларнеты
ПРИАЗОВЬЕ
Степь отворилась
Где сцепились бирюльки
На букву С
Обратно в крепь
Ab ovo
Диля́́пик
Изяку́́сь
Собачка Чернушка
Домрайсад
Немного винограда
Немного солнца и немного мёда
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного мёда,
Как нам велели пчелы Персефоны.
Осип Мандельштам
Не знаю как насчёт мёда, но света в Приазовье столько, что даже не ленивый не запасает его впрок: кто ж запасает то, что есть всегда — летом и осенью, зимой и весной?
Он льётся с небес — нет, не льётся, обрушивается лавинами сверху, а свалившись, стоит плотной вертикальной стеной, так что выходя на крыльцо, ты ударяешься об него всем телом и глазами — глазам больно после (совсем не тёмной!) комнаты, и ты мгновенно столь же плотно зажмуриваешься, чтобы удержать защитные слёзы, омывающие глаза, и потом осторожно разлепливаешь один глаз, и то не на всю ширь, а так и оставляешь «занавесочку» из ресниц:
Золотистого мёда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
— Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, — и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, — идёшь, никого не заметишь.
Как тяжёлые бочки, спокойные катятся дни.
Далеко в шалаше голоса — не поймёшь, не ответишь.
После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы, на окнах опущены тёмные шторы...
Наши сумчане очень бы удивились текучему, да ещё и золотистому мёду: здешний мёд густой и тяжёло-коричневый, с острым и сильным запахом и едким вкусом, а запорожский именно что жидко-золотистый, абсолютно такого же цвета и консистенции, что и пахуче-ароматное подсолнечное масло, так что бабушка Маруся однажды перепутала и налила мёд на сковородку, собираясь что-то пожарить (а оно возьми да и прилипни).
А мёд там бывает разнотравный, но не гречишный (однажды в Сумах я ехала на велосипеде по полю, засеянному какой-то неведомой мне культурой, с улицы Роменской на улицу Кирова по околицам, и вдруг услышала сильный и резкий, пощипывающий запах сумского мёда — и догадалась чисто «языково» и «обонятельно», что это поле — гречишное...), акационный и... подсолнечный!
А как смешно идти или ехать вдоль подсолнуховых полей!
В этом году я увидела нечто совершенно потрясающее: мы ехали на море и останавливались по дороге «полюбоваться природой» в связи с «естественными нуждами», и уже под Запорожьем остановились около поля с подсолнухами.
Было предрассветное время, до восхода солнца было ещё очень далеко, а сами подсолнухи были ещё незрелые, без жёлтого оперения, с неспелыми семечками, с бледно-нежно-зелёными круглыми «мордахами» и полузакрытыми глазами... Но все как один были повёрнуты лицами к солнцу!
Они напоминали ту загадочную китайскую терракотовую армию, которая стоит в окрестностях города Сиань, но только не посмертная это была череда глиняных фигур, а молодая-зелёная очередь в будущее, выстроившаяся и настроившаяся в ожидании рас...света эпохи династии солнц...
Не терракотовая, но «кларнетовая»...
— Ну вот откуда они знают, — восхитился-растрогался Алексей, — куда им поворачиваться? солнца-то нет ещё, и нескоро оно будет, свет отовсюду ровный идёт, рассеянный... — И «сам себе ответил»: — Всё-о-о они знают, все нужные программы в них записаны, все «виндовсы» установлены...
Там, в мандельштамовско-приазовской Тавриде, солнце хватает тебя за лытки, облизывает жарким — сухим и шершавым — языком, разогревает твоё тело, покрывая тебя загаром, как белый сырок горячим слоем шоколадной глазури и лазури...
Там густым тягучим жужжанием жужжат пчёлы и шмели, там по сухой шелестящей траве прыгают мускулистые песочно-золотистые кузнечики, а чёрные сверчки нагло запрыгивают прямо в дом и «сверчат» там, а бабушка Маруся ужасается, негодует и пытается найти и вытурить незваного «запечного» гостя, да поди его найди, он спрятался где-то в щелях пола или мелкой трещинке, или выемке между стеной и печкой, затаился и умолкает, когда становится «горячо», и снова начинает верещать, когда «тепло» или «холодно»...
А вот цикад я никогда не видела и не представляю даже, какого они цвета, но судя по их отчаянному ору они должны быть сделаны из мельничных жёлтых жерновов или должны быть похожи на такие же жёлтые дырчато-царапучие кирпичи-блоки ракушечника, трущиеся друг о друга...
Там горячие запахи трав струятся от раскалённой земли в раскалённые небеса: в этой сухой парилке пахнет лебедой, полынью, кашкой, сурепкой, просто само́й землёй, нагретыми камнями, деревом и деревьями, сладкими разноцветными петуньями и белым душистым табаком...
Поит дубы холодная криница,
Простоволосая шумит трава,
На радость осам пахнет медуница...
А ночью по всей земле распространяется запах ночных фиалок — маттиол.
Это мой личный запах счастья: дневная разомлевшая лебеда и вечерняя маттиола, пропитывающая собой каждый миллиметр ночи, каждую звезду, каждую истошно орущую цикаду — и всю слабо светящуюся белым золотом полоску ржи на соседском огороде, которую видно было из бабушкиного деревянного туалета, пока он жил за пределами двора (ныне перебравшись в самый дом и отдельно стоящую тёти Шурину и дяди Толину летнюю кухню множественными «ватерклозетами»)...
Эта мандельштамовская «светоговорильня» — как «световое письмо», точнее, световые «письма счастья», во множестве рассылаемые во все концы из нашей «солярной цивилизации»: вы только присмотритесь повнимательнее к боковым треугольникам на крышах домов, и увидите эти солярные знаки — на каждом причёлке (при челе) изображено восходящее солнце с расходящимися во все стороны лучами...
Это бабушки-дедушки-дяди-тётин дом:
А это просто дом, типовая приазовская усадьба:
Я не могу, я умираю здесь, вне своей родины, зимой и поздней осенью, накрытая мокрым и толстым, бессолнечным серым рядном, моей радужке не хватает солнечного света и того разноцветия красок, которыми сияет мир, освещённый солнцем....
...И я отпираю «амбары воздуха и света», хранящиеся в моей памяти, и распахиваю «сорок окон — света торжество»: в мир, в текст, к светлому-пресветлому солнцу, — и день, неугасимый день стоит «о пяти головах»:
День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток
Я, сжимаясь, гордился пространством за то, что росло на дрожжах.
Сон был больше, чем слух, слух был старше, чем сон, — слитен, чуток,
А за нами неслись большаки на ямщицких вожжах.
День стоял о пяти головах, и, чумея от пляса,
Ехала конная, пешая шла черноверхая масса —
Расширеньем аорты могущества в белых ночах — нет, в ножах —
Глаз превращался в хвойное мясо.
На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!..
Музыкальный киоск
Читать в правильном порядке строго по планту (и в каждом новом лоскутке пройденный участок пути будет отмечаться и будет всё более длинным):
«КОМПЛЕКС МОРЯ»
(Примпосад, Строгановка, Степановка Первая, Ботиево, Райновка, Тубал)
Все на берегу. Расталкивая воздух
Все на берегу. Бирюльки
Мене, текел, факел
Подсолнечные кларнеты
ПРИАЗОВЬЕ
Степь отворилась
Где сцепились бирюльки
На букву С
Обратно в крепь
Ab ovo
Диля́́пик
Изяку́́сь
Собачка Чернушка
Домрайсад
Немного винограда
Немного солнца и немного мёда
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного мёда,
Как нам велели пчелы Персефоны.
Осип Мандельштам
Не знаю как насчёт мёда, но света в Приазовье столько, что даже не ленивый не запасает его впрок: кто ж запасает то, что есть всегда — летом и осенью, зимой и весной?
Он льётся с небес — нет, не льётся, обрушивается лавинами сверху, а свалившись, стоит плотной вертикальной стеной, так что выходя на крыльцо, ты ударяешься об него всем телом и глазами — глазам больно после (совсем не тёмной!) комнаты, и ты мгновенно столь же плотно зажмуриваешься, чтобы удержать защитные слёзы, омывающие глаза, и потом осторожно разлепливаешь один глаз, и то не на всю ширь, а так и оставляешь «занавесочку» из ресниц:
Золотистого мёда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
— Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, — и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, — идёшь, никого не заметишь.
Как тяжёлые бочки, спокойные катятся дни.
Далеко в шалаше голоса — не поймёшь, не ответишь.
После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы, на окнах опущены тёмные шторы...
Наши сумчане очень бы удивились текучему, да ещё и золотистому мёду: здешний мёд густой и тяжёло-коричневый, с острым и сильным запахом и едким вкусом, а запорожский именно что жидко-золотистый, абсолютно такого же цвета и консистенции, что и пахуче-ароматное подсолнечное масло, так что бабушка Маруся однажды перепутала и налила мёд на сковородку, собираясь что-то пожарить (а оно возьми да и прилипни).
А мёд там бывает разнотравный, но не гречишный (однажды в Сумах я ехала на велосипеде по полю, засеянному какой-то неведомой мне культурой, с улицы Роменской на улицу Кирова по околицам, и вдруг услышала сильный и резкий, пощипывающий запах сумского мёда — и догадалась чисто «языково» и «обонятельно», что это поле — гречишное...), акационный и... подсолнечный!
А как смешно идти или ехать вдоль подсолнуховых полей!
В этом году я увидела нечто совершенно потрясающее: мы ехали на море и останавливались по дороге «полюбоваться природой» в связи с «естественными нуждами», и уже под Запорожьем остановились около поля с подсолнухами.
Было предрассветное время, до восхода солнца было ещё очень далеко, а сами подсолнухи были ещё незрелые, без жёлтого оперения, с неспелыми семечками, с бледно-нежно-зелёными круглыми «мордахами» и полузакрытыми глазами... Но все как один были повёрнуты лицами к солнцу!
Они напоминали ту загадочную китайскую терракотовую армию, которая стоит в окрестностях города Сиань, но только не посмертная это была череда глиняных фигур, а молодая-зелёная очередь в будущее, выстроившаяся и настроившаяся в ожидании рас...света эпохи династии солнц...
Не терракотовая, но «кларнетовая»...
— Ну вот откуда они знают, — восхитился-растрогался Алексей, — куда им поворачиваться? солнца-то нет ещё, и нескоро оно будет, свет отовсюду ровный идёт, рассеянный... — И «сам себе ответил»: — Всё-о-о они знают, все нужные программы в них записаны, все «виндовсы» установлены...
Там, в мандельштамовско-приазовской Тавриде, солнце хватает тебя за лытки, облизывает жарким — сухим и шершавым — языком, разогревает твоё тело, покрывая тебя загаром, как белый сырок горячим слоем шоколадной глазури и лазури...
Там густым тягучим жужжанием жужжат пчёлы и шмели, там по сухой шелестящей траве прыгают мускулистые песочно-золотистые кузнечики, а чёрные сверчки нагло запрыгивают прямо в дом и «сверчат» там, а бабушка Маруся ужасается, негодует и пытается найти и вытурить незваного «запечного» гостя, да поди его найди, он спрятался где-то в щелях пола или мелкой трещинке, или выемке между стеной и печкой, затаился и умолкает, когда становится «горячо», и снова начинает верещать, когда «тепло» или «холодно»...
А вот цикад я никогда не видела и не представляю даже, какого они цвета, но судя по их отчаянному ору они должны быть сделаны из мельничных жёлтых жерновов или должны быть похожи на такие же жёлтые дырчато-царапучие кирпичи-блоки ракушечника, трущиеся друг о друга...
Там горячие запахи трав струятся от раскалённой земли в раскалённые небеса: в этой сухой парилке пахнет лебедой, полынью, кашкой, сурепкой, просто само́й землёй, нагретыми камнями, деревом и деревьями, сладкими разноцветными петуньями и белым душистым табаком...
Поит дубы холодная криница,
Простоволосая шумит трава,
На радость осам пахнет медуница...
А ночью по всей земле распространяется запах ночных фиалок — маттиол.
Это мой личный запах счастья: дневная разомлевшая лебеда и вечерняя маттиола, пропитывающая собой каждый миллиметр ночи, каждую звезду, каждую истошно орущую цикаду — и всю слабо светящуюся белым золотом полоску ржи на соседском огороде, которую видно было из бабушкиного деревянного туалета, пока он жил за пределами двора (ныне перебравшись в самый дом и отдельно стоящую тёти Шурину и дяди Толину летнюю кухню множественными «ватерклозетами»)...
Эта мандельштамовская «светоговорильня» — как «световое письмо», точнее, световые «письма счастья», во множестве рассылаемые во все концы из нашей «солярной цивилизации»: вы только присмотритесь повнимательнее к боковым треугольникам на крышах домов, и увидите эти солярные знаки — на каждом причёлке (при челе) изображено восходящее солнце с расходящимися во все стороны лучами...
Это бабушки-дедушки-дяди-тётин дом:
А это просто дом, типовая приазовская усадьба:
Я не могу, я умираю здесь, вне своей родины, зимой и поздней осенью, накрытая мокрым и толстым, бессолнечным серым рядном, моей радужке не хватает солнечного света и того разноцветия красок, которыми сияет мир, освещённый солнцем....
...И я отпираю «амбары воздуха и света», хранящиеся в моей памяти, и распахиваю «сорок окон — света торжество»: в мир, в текст, к светлому-пресветлому солнцу, — и день, неугасимый день стоит «о пяти головах»:
День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток
Я, сжимаясь, гордился пространством за то, что росло на дрожжах.
Сон был больше, чем слух, слух был старше, чем сон, — слитен, чуток,
А за нами неслись большаки на ямщицких вожжах.
День стоял о пяти головах, и, чумея от пляса,
Ехала конная, пешая шла черноверхая масса —
Расширеньем аорты могущества в белых ночах — нет, в ножах —
Глаз превращался в хвойное мясо.
На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!..
Музыкальный киоск
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
благоуханный свет
Date: 28 Aug 2012 05:26 (UTC)Re: благоуханный свет
Date: 28 Aug 2012 07:48 (UTC)no subject
Date: 28 Aug 2012 06:22 (UTC)no subject
Date: 28 Aug 2012 07:48 (UTC)no subject
Date: 28 Aug 2012 10:54 (UTC)Вашим словам.
Хорошо! - только это скажу.
no subject
Date: 29 Aug 2012 13:32 (UTC)no subject
Date: 29 Aug 2012 13:49 (UTC)Как же я понимаю Вас и Ваш шелковый путь...
Браво!
no subject
Date: 29 Aug 2012 20:38 (UTC)И самый точный ОТВЕТ на "сообщение"...
no subject
Date: 16 Sep 2012 09:42 (UTC)Ночные фиалки - это самое-самое сладкое из крымского детства и юности. Самый любимый аромат, "личный запах счастья", как вы написали.
Про ночные фиалки мне мама ещё раньше рассказывала, это из её мелитопольских воспоминаний, а я не понимала, что это за запах такой. Пока не приехала в Евпаторию. А там все летние ночи были пропитаны запахом ночной фиалки.
Мне кажется, сейчас её мало сажают. Все эти годы, когда я приезжала из Ростова к родителям. а потом к маме, я искала этот запах, а его нет. Исчез. Специально вечерами ходила по улочкам в кварталах частного сектора. Нет, не сажают. Или сажают глубоко во дворах, и запах на улицу не долетает. А раньше перед дворами сажали.
Стена света - да! Выходишь из дома и зажмуриваешься, свет тебя обливает, как под душем стоишь. Ох, хорошо-то как...
А сорта крымских яблок, это же отдельный рассказ, а персики!
Но об этом я позже буду писать, вслед за вами, свой шёлковый путь.
no subject
Date: 16 Sep 2012 09:53 (UTC)А я всё засею маттиолами в И.
И петуньями...
И...
А Вашего шёлкового пути буду ждать! очень-очень!