![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tamara_borisovaИ какое мне в том беспокойство, что он несвязанный ходит по городу! Да пусть, пусть его погуляет пока, пусть; я ведь и без того знаю, что он моя жертвочка и никуда не убежит от меня! Да и куда ему убежать, хе-хе! За границу, что ли? За границу поляк убежит, а не он, тем паче, что я слежу, да и меры принял. В глубину отечества убежит, что ли? Да ведь там мужики живут, настоящие, посконные, русские; этак ведь современно-то развитый человек скорее острог предпочтёт, чем с такими иностранцами, как мужички наши, жить, хе-хе!
Ф. М. Достоевский. Преступление и наказание*
Так получилось, что я вдруг нечаянно стала перечитывать классику — реализуя давнишнюю заветную мечту** Галины Васильевны заново пройти хотя бы школьную, если не вузовскую программу по литературе.
— Преимущества возраста, — шутливо сетовала ГВ, — как будто впервые читаешь, а перевернув последнюю страницу и закрыв книжку, можно заново открывать и начинать читать сначала — с неослабевающим интересом.
...Сначала гончаровский «Обрыв», затем — ведомая, очевидно, темой «лишних людей» — «Что делать?» и потом «Отцы и дети».
Получилась своеобразная трилогия, так или иначе связанная с нигилизмом — в его неразрывной связи с темой любви.
Ну, о том, какое-то это свежее, умное, гениальное чтение (радикальным образом отличающееся от школьных времён и даже вузовских — и не потому, что что-то там «вбивали»: никакое «вбивание» не могло отвратить моей любви к литературе, да и «вбить» мне никогда ничего не бывало возможно: вот уже двадцать лет националисты всех мастей сеют раздор между русскими и украинцами, а я как любила украинский язык и литературу, так и продолжаю любить и буду любить до самой смерти... а просто потому что юный возраст и отсутствие жизненного опыта не позволяли увидеть слишком многого), я собираюсь рассказать в следующий раз, сегодня же мой сказ о том, что частенько приходилось себя чувствовать той самой иностранкой среди «русских мужичков» — писателей девятнадцатого века, встречая вроде бы знакомые слова в каком-то странном контексте.
А ведь сколько тут всего прошло лет-то?
Полтора столетия всего, несколько поколений, каждое из которых могло пожимать друг другу руки...
«Даже когда являлся у Ирины, Матрёны или другой дворовой девки непривилегированный ребёнок, она выслушает донесение об этом молча, с видом оскорблённого достоинства; потом велит Василисе дать чего там нужно, с презрением, глядя в сторону, и только скажет: “Чтоб я её не видала, негодяйку!”. Матрёна и Ирина, оправившись, с месяц прятались от барыни, а потом опять ничего, а ребёнок отправлялся “на село”».
(И. А. Гончаров, «Обрыв»)
Ну бросилась же, конечно, в словари:
(И вот откуда украинский привілей [прывилэ́й] — из древнерусского языка...)
Там же: «петый дурак» (а мы его уже окончательно отпели).
«Николи» — см. украинское коли [колы́] (когда/если) и ніколи [нико́лы] — никогда.
«Кошемар»:
«На этом бы и остановиться ему, отвернуться от Малиновки навсегда, или хоть надолго, и не оглядываться — и всё потонуло бы в пространстве, даже не такой дали, какую предполагал Райский между Верой и собой, а двух-трёхсот вёрст, и во времени — не годов, а пяти-шести недель, и осталось бы разве смутное воспоминание от этой трескотни, как от кошемара».
Он же, «На родине»:
«— Хапун, пострел! — говорил Якубов при встрече с таким судьёй и быстро перекидывался на другую сторону линейки, чтоб не отвечать на поклон».
Там же:
«— И у вас не было того, что называется... — начал я и остановился, приискивая слово.
— Scrupule***, верно, хотите вы сказать? — договорил Янов, — было, как не быть! Я даже думал, не отдать ли назад, да... передумал. Ведь это не взятка, — фи, как можно! Я не способен ни прижать, ни пожаловаться, и если б нашёл неисправность, сам заметил бы и посоветовал исправить. А тут просто суют в руки лишние деньги, да ещё нажитые, очевидно, неправедно. Как же их не отобрать и не спрятать в карман, тем более что перчатки разорвались, не выдержали бы...».
Так, значит, опять прав был «простой народ»?
Скрупулёзный:
scrūpulus, ī m. [demin. к scrupus]
1) острый камешек или песчинка (scrupuli perparvuli Sol)
2) беспокойство, опасение, недоумение, сомнение, внутренняя тревога (sine scrupulo Col)
evellere alicui scrupulum ex animo C — положить конец чьему-л. недоумению, успокоить кого-либо
scrupulum injicere alicui C — внушить кому-л. сомнение
3) pl. ненужные тонкости, пустяки (sc. philosophorum AG)
А у Чернышевского была мёбель — и таки ж да!
С немецкого:
Движимое (и недвижимое) — «мобильное» — имущество...
Ох ты ж господи!
Начала читать «Мёртвые души» (в сотый — или двухсотый — раз):
«Он выбежал проворно, с салфеткой в руке, весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул волосами и повёл проворно господина вверх по всей деревянной галдарее показывать ниспосланный ему Богом покой. Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленную комодом...»...
Где там ваш острог?
* Его я тоже буду перечитывать — после «Мёртвых душ».
** Со слов «Читаю “Ярмарку тщеславия”».
*** В примечаниях переводится как угрызение совести.
Ф. М. Достоевский. Преступление и наказание*
Так получилось, что я вдруг нечаянно стала перечитывать классику — реализуя давнишнюю заветную мечту** Галины Васильевны заново пройти хотя бы школьную, если не вузовскую программу по литературе.
— Преимущества возраста, — шутливо сетовала ГВ, — как будто впервые читаешь, а перевернув последнюю страницу и закрыв книжку, можно заново открывать и начинать читать сначала — с неослабевающим интересом.
...Сначала гончаровский «Обрыв», затем — ведомая, очевидно, темой «лишних людей» — «Что делать?» и потом «Отцы и дети».
Получилась своеобразная трилогия, так или иначе связанная с нигилизмом — в его неразрывной связи с темой любви.
Ну, о том, какое-то это свежее, умное, гениальное чтение (радикальным образом отличающееся от школьных времён и даже вузовских — и не потому, что что-то там «вбивали»: никакое «вбивание» не могло отвратить моей любви к литературе, да и «вбить» мне никогда ничего не бывало возможно: вот уже двадцать лет националисты всех мастей сеют раздор между русскими и украинцами, а я как любила украинский язык и литературу, так и продолжаю любить и буду любить до самой смерти... а просто потому что юный возраст и отсутствие жизненного опыта не позволяли увидеть слишком многого), я собираюсь рассказать в следующий раз, сегодня же мой сказ о том, что частенько приходилось себя чувствовать той самой иностранкой среди «русских мужичков» — писателей девятнадцатого века, встречая вроде бы знакомые слова в каком-то странном контексте.
А ведь сколько тут всего прошло лет-то?
Полтора столетия всего, несколько поколений, каждое из которых могло пожимать друг другу руки...
«Даже когда являлся у Ирины, Матрёны или другой дворовой девки непривилегированный ребёнок, она выслушает донесение об этом молча, с видом оскорблённого достоинства; потом велит Василисе дать чего там нужно, с презрением, глядя в сторону, и только скажет: “Чтоб я её не видала, негодяйку!”. Матрёна и Ирина, оправившись, с месяц прятались от барыни, а потом опять ничего, а ребёнок отправлялся “на село”».
(И. А. Гончаров, «Обрыв»)
Ну бросилась же, конечно, в словари:
(И вот откуда украинский привілей [прывилэ́й] — из древнерусского языка...)
Там же: «петый дурак» (а мы его уже окончательно отпели).
«Николи» — см. украинское коли [колы́] (когда/если) и ніколи [нико́лы] — никогда.
«Кошемар»:
«На этом бы и остановиться ему, отвернуться от Малиновки навсегда, или хоть надолго, и не оглядываться — и всё потонуло бы в пространстве, даже не такой дали, какую предполагал Райский между Верой и собой, а двух-трёхсот вёрст, и во времени — не годов, а пяти-шести недель, и осталось бы разве смутное воспоминание от этой трескотни, как от кошемара».
Он же, «На родине»:
«— Хапун, пострел! — говорил Якубов при встрече с таким судьёй и быстро перекидывался на другую сторону линейки, чтоб не отвечать на поклон».
Там же:
«— И у вас не было того, что называется... — начал я и остановился, приискивая слово.
— Scrupule***, верно, хотите вы сказать? — договорил Янов, — было, как не быть! Я даже думал, не отдать ли назад, да... передумал. Ведь это не взятка, — фи, как можно! Я не способен ни прижать, ни пожаловаться, и если б нашёл неисправность, сам заметил бы и посоветовал исправить. А тут просто суют в руки лишние деньги, да ещё нажитые, очевидно, неправедно. Как же их не отобрать и не спрятать в карман, тем более что перчатки разорвались, не выдержали бы...».
Так, значит, опять прав был «простой народ»?
Скрупулёзный:
scrūpulus, ī m. [demin. к scrupus]
1) острый камешек или песчинка (scrupuli perparvuli Sol)
2) беспокойство, опасение, недоумение, сомнение, внутренняя тревога (sine scrupulo Col)
evellere alicui scrupulum ex animo C — положить конец чьему-л. недоумению, успокоить кого-либо
scrupulum injicere alicui C — внушить кому-л. сомнение
3) pl. ненужные тонкости, пустяки (sc. philosophorum AG)
А у Чернышевского была мёбель — и таки ж да!
С немецкого:
Движимое (и недвижимое) — «мобильное» — имущество...
Ох ты ж господи!
Начала читать «Мёртвые души» (в сотый — или двухсотый — раз):
«Он выбежал проворно, с салфеткой в руке, весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул волосами и повёл проворно господина вверх по всей деревянной галдарее показывать ниспосланный ему Богом покой. Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленную комодом...»...
Где там ваш острог?
* Его я тоже буду перечитывать — после «Мёртвых душ».
** Со слов «Читаю “Ярмарку тщеславия”».
*** В примечаниях переводится как угрызение совести.
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.