![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Клянусь: это последняя моя вылазка в русскую литературу (чукча опять переквалифицировался на писателя), написанная вослед вчерашнему светлому дню, вокруг которого ещё за неделю до я столько раз прочитала (и сама, грешница, сказала) про избу и коня, что не могу не исправить перекоса — из чистой благодарности и любви к своей родине (русской же классике)...
Дальше будет сплошной шёлковый путь в его нововасильевской части: оказалось, я неслучайно застряла на вводном лоскутке «На реке Апанлы» — я столько уникальнейших документов раздобыла благодаря «Одноклассникам« и группе «190 лет Нововасильевке» (праздновать будут в сентябре, но дата основания-переселения — май 1823 года) в них...
Итак, некрасовская женщина, несправедливо «сжатая до точки» — превращённая в пожарника на ипподроме.
И я бы тоже так думала, если бы не моя скверная привычка читать первоисточники.
Знакомьтесь:
Однако же речь о крестьянке
Затеяли мы, чтоб сказать,
Что тип величавой славянки
Возможно и ныне сыскать.
Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц, —
Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
«Пройдёт — словно солнце осветит!
Посмотрит — рублём* подарит!».
Идут они той же дорогой,
Какой весь народ наш идёт,
Но грязь обстановки убогой
К ним словно не липнет. Цветёт
Красавица, миру на диво,
Румяна, стройна, высока,
Во всякой одежде красива,
Ко всякой работе ловка.
И голод, и холод выносит,
Всегда терпелива, ровна...
Я видывал, как она косит:
Что взмах — то готова копна!
Платок у ней на ухо сбился,
Того гляди косы падут.
Какой-то парнёк изловчился
И кверху подбросил их, шут!
Тяжёлые русые косы
Упали на смуглую грудь,
Покрыли ей ноженьки босы,
Мешают крестьянке взглянуть.
Она отвела их руками,
На парня сердито глядит.
Лицо величаво, как в раме,
Смущеньем и гневом горит...
По будням не любит безделья.
Зато вам её не узнать,
Как сгонит улыбка веселья
С лица трудовую печать.
Такого сердечного смеха
И песни, и пляски такой
За деньги не купишь. «Утеха!» —
Твердят мужики меж собой.
В игре её конный не словит,
В беде — не сробеет, — спасёт:
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдёт!
Красивые, ровные зубы,
Что крупные перлы у ней,
Но строго румяные губы
Хранят их красу от людей —
Она улыбается редко...
Ей некогда лясы точить,
У ней не решится соседка
Ухвата, горшка попросить;
Не жалок ей нищий убогий —
Вольно́ ж без работы гулять!
Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.
В ней ясно и крепко сознанье,
Что всё их спасенье в труде,
И труд ей несёт воздаянье:
Семейство не бьётся в нужде,
Всегда у них тёплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
Здоровы и сыты ребята,
На праздник есть лишний кусок.
Идёт эта баба к обедне
Пред всею семьёй впереди:
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребёнок у ней на груди,
Рядком шестилетнего сына
Нарядная матка ведёт...
И по́́ сердцу эта картина
Всем любящим русский народ!
Вот моя бабушка Маруся была чистопородная некрасовская женщина — несмотря на малый рост (она была мне под подбородок, сейчас пошла специально померила — сантиметров сто сорок семь) и отсутствие очень уж роскошных кос (но и того хватало: бабушка рассказывала, как делала она «укладку»: вымоет волосы обычной золой, пятерню ко лбу приложит, слегка зафиксирует — и вот уже легли они пушистой да блескучей волной вокруг чистого белого лба, — да если ещё она в своих жёлтых ботиночках мягчайшей кожи выступает, как пава, да если учесть ещё весёлый нрав и внутреннюю «стать», — женихи так и валятся штабелями, укладываясь ровными рядками, несмотря на бедность вдовьей дочери и отсутствие какого бы то ни было приданого)...
Но не было ни одного дела, сноровки, умения, ни одной жизненной проблемы, перед которой бабушка моя бы спасовала и сначала заломила белы руки от горя, а потом опустила бы их в бессилии и смирении...
Нет, она, засучив рукава, принималась за дело, и дело спорилось, не споря и не возражая: избы (даже зажжённые войной) гасли, кони останавливались, пироги и блинцы пеклись, борщ варился, выстраивались чистыми сияющими рядами консервация, пуховые самодельные подушки в кипенно белых самошитых узорных наволочках, расстилались крахмальные простыни с пододеяльниками на самосшитых же и простёганных одеялах, умытые и румяные дети учились и трудились, блюли себя нравом...
Мама моя была уже пожиже — рост у неё, правда, был 159 сантиметров, да характер понежнее бабушкиного, — но если дело касалось нравственных принципов, то на маму мою мог бы даже не конь скакать — танк переть, — остановила бы!
И всё так же в жизни и судьбе было у неё всё «рядом-складом».
Я совсем уже «перевелась»: и стулья у меня так себе — разве что скамеечки низенькие, и несмотря на все свои «косы» до пояса и стать, из быта я, как и из жизни сколько-нибудь реальной, сбежала, — но при «пожарном» случае и при острой необходимости какого-нибудь пони я смогу остановить...
Так что называя себя некрасовской женщиной, я ни в коем случае не в самоуничижение впадала, а, напротив, нагло и безудержно (и во многом безосновательно) хвасталась...
Заметим, что у некрасовской Евы (которая носила имя Дарья, в поэме «Мороз, Красный Нос») был вполне соответствующий ей Адам по имени Прокл.
Да извела обоих, сжила со свету злая судьба (а то есть реальная действительность): сначала Прокла (простудился на морозе, торопясь выполнить оброк), потом и Дарью (замёрзла в лесу):
Уснул, потрудившийся в поте!
Уснул, поработав земле!
Лежит, непричастный заботе,
На белом сосновом столе,
Лежит неподвижный, суровой,
С горящей свечой в головах,
В широкой рубахе холщовой
И в липовых новых лаптях.
Большие, с мозолями руки,
Подъявшие много труда,
Красивое, чуждое муки
Лицо — и до рук борода...
Пока мертвеца обряжали,
Не выдали словом тоски
И только глядеть избегали
Друг другу в глаза бедняки,
Но вот уже кончено дело,
Нет ну́жды бороться с тоской,
И что на душе накипело,
Из уст полилося рекой.
Не ветер гудит по ковыли,
Не свадебный поезд гремит —
Родные по Прокле завыли,
По Прокле семья голосит:
«Голубчик ты наш сизокрылой!
Куда ты от нас улетел?
Пригожеством, ростом и силой
Ты ровни в селе не имел,
Родителям был ты советник,
Работничек в поле ты был,
Гостям хлебосол и приветник,
Жену и детей ты любил...
Что ж мало гулял ты по свету?
За что нас покинул, родной?
Одумал ты думушку эту,
Одумал с сырою землёй —
Одумал — а нам оставаться
Велел во миру, сиротам,
Не свежей водой умываться,
Слезами горючими нам!
Старуха помрёт со кручины,
Не жить и отцу твоему,
Берёза в лесу без вершины —
Хозяйка без мужа в дому.
Её не жалеешь ты, бедной,
Детей не жалеешь... Вставай!
С полоски своей заповедной
По лету сберёшь урожай!
Сплесни, ненаглядный, руками,
Сокольим глазком посмотри,
Тряхни шелковы́ми кудрями,
Саха́рны уста раствори!
На радости мы бы сварили
И мёду и браги хмельной,
За стол бы тебя посадили:
„Покушай, желанный, родной!“
А сами напротив бы стали —
Кормилец, надёжа семьи!
Очей бы с тебя не спускали,
Ловили бы речи твои...»...
Всё, нету, осиротели мы без русских адама и евы — сменил их нынче другой идеал: потаскухи из борделя с силиконовыми стульями в паре с адамом-«псевдомачо»: потаскуном, развратником, инфантилом-альфонсом, до самой смерти (его или матери) сидящим на материнском «стуле», в лучшем случае пересаживающимся на стул жены, а с него на диван — с пивной соской во рту...
Покойтесь с миром, шелковокудрые труженики!
Мы отдохнём...
* На эту сумму во времена Некрасова можно было купить если не целого коня, то одну его ногу уж точно.

Дальше будет сплошной шёлковый путь в его нововасильевской части: оказалось, я неслучайно застряла на вводном лоскутке «На реке Апанлы» — я столько уникальнейших документов раздобыла благодаря «Одноклассникам« и группе «190 лет Нововасильевке» (праздновать будут в сентябре, но дата основания-переселения — май 1823 года) в них...
Итак, некрасовская женщина, несправедливо «сжатая до точки» — превращённая в пожарника на ипподроме.
И я бы тоже так думала, если бы не моя скверная привычка читать первоисточники.
Знакомьтесь:
Однако же речь о крестьянке
Затеяли мы, чтоб сказать,
Что тип величавой славянки
Возможно и ныне сыскать.
Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц, —
Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
«Пройдёт — словно солнце осветит!
Посмотрит — рублём* подарит!».
Идут они той же дорогой,
Какой весь народ наш идёт,
Но грязь обстановки убогой
К ним словно не липнет. Цветёт
Красавица, миру на диво,
Румяна, стройна, высока,
Во всякой одежде красива,
Ко всякой работе ловка.
И голод, и холод выносит,
Всегда терпелива, ровна...
Я видывал, как она косит:
Что взмах — то готова копна!
Платок у ней на ухо сбился,
Того гляди косы падут.
Какой-то парнёк изловчился
И кверху подбросил их, шут!
Тяжёлые русые косы
Упали на смуглую грудь,
Покрыли ей ноженьки босы,
Мешают крестьянке взглянуть.
Она отвела их руками,
На парня сердито глядит.
Лицо величаво, как в раме,
Смущеньем и гневом горит...
По будням не любит безделья.
Зато вам её не узнать,
Как сгонит улыбка веселья
С лица трудовую печать.
Такого сердечного смеха
И песни, и пляски такой
За деньги не купишь. «Утеха!» —
Твердят мужики меж собой.
В игре её конный не словит,
В беде — не сробеет, — спасёт:
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдёт!
Красивые, ровные зубы,
Что крупные перлы у ней,
Но строго румяные губы
Хранят их красу от людей —
Она улыбается редко...
Ей некогда лясы точить,
У ней не решится соседка
Ухвата, горшка попросить;
Не жалок ей нищий убогий —
Вольно́ ж без работы гулять!
Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.
В ней ясно и крепко сознанье,
Что всё их спасенье в труде,
И труд ей несёт воздаянье:
Семейство не бьётся в нужде,
Всегда у них тёплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
Здоровы и сыты ребята,
На праздник есть лишний кусок.
Идёт эта баба к обедне
Пред всею семьёй впереди:
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребёнок у ней на груди,
Рядком шестилетнего сына
Нарядная матка ведёт...
И по́́ сердцу эта картина
Всем любящим русский народ!
Вот моя бабушка Маруся была чистопородная некрасовская женщина — несмотря на малый рост (она была мне под подбородок, сейчас пошла специально померила — сантиметров сто сорок семь) и отсутствие очень уж роскошных кос (но и того хватало: бабушка рассказывала, как делала она «укладку»: вымоет волосы обычной золой, пятерню ко лбу приложит, слегка зафиксирует — и вот уже легли они пушистой да блескучей волной вокруг чистого белого лба, — да если ещё она в своих жёлтых ботиночках мягчайшей кожи выступает, как пава, да если учесть ещё весёлый нрав и внутреннюю «стать», — женихи так и валятся штабелями, укладываясь ровными рядками, несмотря на бедность вдовьей дочери и отсутствие какого бы то ни было приданого)...
Но не было ни одного дела, сноровки, умения, ни одной жизненной проблемы, перед которой бабушка моя бы спасовала и сначала заломила белы руки от горя, а потом опустила бы их в бессилии и смирении...
Нет, она, засучив рукава, принималась за дело, и дело спорилось, не споря и не возражая: избы (даже зажжённые войной) гасли, кони останавливались, пироги и блинцы пеклись, борщ варился, выстраивались чистыми сияющими рядами консервация, пуховые самодельные подушки в кипенно белых самошитых узорных наволочках, расстилались крахмальные простыни с пододеяльниками на самосшитых же и простёганных одеялах, умытые и румяные дети учились и трудились, блюли себя нравом...
Мама моя была уже пожиже — рост у неё, правда, был 159 сантиметров, да характер понежнее бабушкиного, — но если дело касалось нравственных принципов, то на маму мою мог бы даже не конь скакать — танк переть, — остановила бы!
И всё так же в жизни и судьбе было у неё всё «рядом-складом».
Я совсем уже «перевелась»: и стулья у меня так себе — разве что скамеечки низенькие, и несмотря на все свои «косы» до пояса и стать, из быта я, как и из жизни сколько-нибудь реальной, сбежала, — но при «пожарном» случае и при острой необходимости какого-нибудь пони я смогу остановить...
Так что называя себя некрасовской женщиной, я ни в коем случае не в самоуничижение впадала, а, напротив, нагло и безудержно (и во многом безосновательно) хвасталась...
Заметим, что у некрасовской Евы (которая носила имя Дарья, в поэме «Мороз, Красный Нос») был вполне соответствующий ей Адам по имени Прокл.
Да извела обоих, сжила со свету злая судьба (а то есть реальная действительность): сначала Прокла (простудился на морозе, торопясь выполнить оброк), потом и Дарью (замёрзла в лесу):
Уснул, потрудившийся в поте!
Уснул, поработав земле!
Лежит, непричастный заботе,
На белом сосновом столе,
Лежит неподвижный, суровой,
С горящей свечой в головах,
В широкой рубахе холщовой
И в липовых новых лаптях.
Большие, с мозолями руки,
Подъявшие много труда,
Красивое, чуждое муки
Лицо — и до рук борода...
Пока мертвеца обряжали,
Не выдали словом тоски
И только глядеть избегали
Друг другу в глаза бедняки,
Но вот уже кончено дело,
Нет ну́жды бороться с тоской,
И что на душе накипело,
Из уст полилося рекой.
Не ветер гудит по ковыли,
Не свадебный поезд гремит —
Родные по Прокле завыли,
По Прокле семья голосит:
«Голубчик ты наш сизокрылой!
Куда ты от нас улетел?
Пригожеством, ростом и силой
Ты ровни в селе не имел,
Родителям был ты советник,
Работничек в поле ты был,
Гостям хлебосол и приветник,
Жену и детей ты любил...
Что ж мало гулял ты по свету?
За что нас покинул, родной?
Одумал ты думушку эту,
Одумал с сырою землёй —
Одумал — а нам оставаться
Велел во миру, сиротам,
Не свежей водой умываться,
Слезами горючими нам!
Старуха помрёт со кручины,
Не жить и отцу твоему,
Берёза в лесу без вершины —
Хозяйка без мужа в дому.
Её не жалеешь ты, бедной,
Детей не жалеешь... Вставай!
С полоски своей заповедной
По лету сберёшь урожай!
Сплесни, ненаглядный, руками,
Сокольим глазком посмотри,
Тряхни шелковы́ми кудрями,
Саха́рны уста раствори!
На радости мы бы сварили
И мёду и браги хмельной,
За стол бы тебя посадили:
„Покушай, желанный, родной!“
А сами напротив бы стали —
Кормилец, надёжа семьи!
Очей бы с тебя не спускали,
Ловили бы речи твои...»...
Всё, нету, осиротели мы без русских адама и евы — сменил их нынче другой идеал: потаскухи из борделя с силиконовыми стульями в паре с адамом-«псевдомачо»: потаскуном, развратником, инфантилом-альфонсом, до самой смерти (его или матери) сидящим на материнском «стуле», в лучшем случае пересаживающимся на стул жены, а с него на диван — с пивной соской во рту...
Покойтесь с миром, шелковокудрые труженики!
Мы отдохнём...
* На эту сумму во времена Некрасова можно было купить если не целого коня, то одну его ногу уж точно.

© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства — значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
no subject
Date: 9 Mar 2013 15:08 (UTC)Неправильная она, некрасовская Ева. Щас лучшие модели выпускаются, усовершенствованные.
Ну а потаскухи с альфонсами вообще-то не нынешнее изобретение.
Главное, не воспитывать из девочек принцесс, а из мальчиков - лежателей на печи.
no subject
Date: 9 Mar 2013 15:13 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 15:18 (UTC)Мне просто некрасовские женщины не нравятся. Этот тип не перевелся, благополучно существует.
А порядок, труд и накормленные дети - это я за, и ура!
no subject
Date: 9 Mar 2013 15:51 (UTC)Возможно, тебе не нравятся такие, как ты и я, именно поэтому: всегда кажется, что другой путь - лучше.
Но он - единственно возможный, потому что генетический.
Иначе будет выламывание из среды и всё то (приблизительно), что произошло с разночинцами.
no subject
Date: 9 Mar 2013 15:58 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 16:07 (UTC)Слушайте, а как мы в параллель работаем - что по русской литературе, что по архивным фоткам!
Пространство послушно двигается во все стороны - стоит только потянуть за ниточку из клубочка, как сразу начинают вертеться и прочие клубочки!
У меня руки трясутся от предвкушения - как я сейчас в Нововасильевку покачусь по шёлковым рельсам... (И представляю, как Вы сейчас над своим "сундучком" с архивными фоточками трепещете...)
Но прежде надо сесть и все иллюстрации рассортировать по будущим лоскутам - та ещё головоломка. :)
no subject
Date: 9 Mar 2013 16:29 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 16:32 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 16:55 (UTC)Вот как, как они все успевали?? Моя бабушка и кур держала (кот+пес тож были), и дома у нее был изумительный порядок, и в огороде работала, и кружева вязала, и готовила так гениально, что, случись у соседей похороны или свадьба, котлеты, блинчики с начинкой и пирожки всегда ее просили приготовить. И при этом после обеда она умудрялась часок поспать-отдохнуть, пролистав любимый журнал "Огонек". Как, Тамарочка, они все успевали??? Как??? И ведь я не помню бабушку в запарке, не помню, чтоб она чего-то не успевала... Не помню, чтоб у нее подгорело что-то... Елки-палки! Да она даже мороженое делала!!! Вот Вы правильно сказали: за что ни брались, все удавалось им на славу! Светлая им память, нашим голубушкам...
no subject
Date: 9 Mar 2013 17:48 (UTC)Вот из-за отсутствия внутренней суеты и внешне всё шло размеренно, всё успевалось: когда никуда не торопишься и не ленишься, не нарушая режима, успеваешь многое: все наши проблемы (мои так уж точно) - от неумения регулярно и неукоснительно трудиться...
Светлая память и царство небесное!
no subject
Date: 9 Mar 2013 17:52 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 18:16 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 17:23 (UTC)Даже, видишь, само название "некрасовская женщина" размывается, забывается, меняет смысл, окраску. И даже непонятно уже, хорошо это или плохо для нашего времени - некрасовская. Это уже, скорее, история.
А бабушки, прабабушки наши - это да! Сила! Я перед ними преклоняюсь.
no subject
Date: 9 Mar 2013 17:37 (UTC)Потому что если в двух словах этот тип определить - это внутренняя сила и достоинство.
А она или есть, или нет, и стулья или настоящие, или силиконовые (применительно не только к бюсту).
no subject
Date: 9 Mar 2013 17:57 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 18:00 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 19:46 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 19:48 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 19:53 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 19:46 (UTC)Но внутренняя сила - сила духа и воли...
А тургеневская девушка - это будущая некрасовская женщина, но в дворянском обличье.
Ведь тургеневская девушка в литературе - это символ нежной, лиричной, но сильной духом девушки с чистым сердцем и крепким нравственным стержнем.
Как видишь, всегда и везде всё упирается в "звёздное небо над нами".
no subject
Date: 9 Mar 2013 19:49 (UTC)no subject
Date: 9 Mar 2013 17:28 (UTC)А я летом думаю съездить в Калужскую область, в архивы. Права ты: наша поддержка и стержень - наши родственники, знание своих корней, укоренённость.
no subject
Date: 9 Mar 2013 17:35 (UTC)Увидишь - КАКИЕ были люди!
Какие дома строили, как трудились, какое достоинство на лицах лежит...
Съезди обязательно!
А то потом совсем поздно будет...
no subject
Date: 10 Mar 2013 17:42 (UTC)"Кто найдет добродетельную жену? цена ее выше жемчугов... Там и секретик в конце есть: "Миловидность обманчива и красота суетна; но жена, боящаяся Господа, достойна хвалы."
no subject
Date: 10 Mar 2013 17:45 (UTC)no subject
Date: 11 Mar 2013 07:31 (UTC)no subject
Date: 11 Mar 2013 07:34 (UTC)no subject
Date: 11 Mar 2013 07:36 (UTC)no subject
Date: 11 Mar 2013 07:37 (UTC)А я уж было перепужалась, что опять "отдача"... :))))))
no subject
Date: 11 Mar 2013 07:41 (UTC)Потому как нет уже таких Некрасовских, есть ленивые девки с претензиями.
no subject
Date: 11 Mar 2013 07:44 (UTC)no subject
Date: 11 Mar 2013 07:53 (UTC)no subject
Date: 11 Mar 2013 08:05 (UTC)